Тоталитаризм и демократия

чтобы снова изобретать велосипед. Движение методом «тыка», собственных проб

и ошибок обернулось гигантскими жертвами и потерями.

Если говорить о проблемах современной демократии, то острейшая из

них сводится к поиску ответов на новые вызовы жизни. Это тем более

существенно, что волна демократии, поднявшаяся в августе 1991 года,

неизбежно потянет наше общество к «задней» европейской истории, к давно

пройденным этапам. Любая современная демократическая партия должна помнить,

что действует в стране, в которой народ еще не освоил азов

демократического, цивилизованного развития. Осваивать их, ориентируясь на

современную перспективу, пожалуй, самое трудное, но и самое нужное. Это

проявляется уже в отношении рынка, где конкурируют точки зрения рынка

начала XIX—конца XX века, а также «дикого» и цивилизованного

предпринимательства.

Сегодня мало скорректировать старые воззрения с поправкой и пользу

реализма и демократии. Сегодня перед нами стоит проблема выработки

концепции новой современной демократии, если угодно, экосоциальной.

Конечно, у общества слишком много неотложных задач: бушуют национальные

страсти, не обеспечены элементарные потребности людей, разрушены

экономические связи, как в эпоху гражданской войны. Но, решив эти задачи,

мы вновь очутимся перед вопросом: что делать дальше, куда и как двигаться?

Индустриальное развитие настолько усложнило экологические условия нашего

бытия, что неотложной мерой должно быть изменение технологии производства.

Оно в настоящем своем виде губит нас как общество, грозит вырождением

народам и нациям. Демократия не может серьезно не считаться с этой

опасностью. Не менее трудной представляется проблема преодоления векового

барьера между интеллигенцией и народом, когда народ находился вне мысли, а

мысли были вне народа. Демократия — лишь тогда демократия, когда она

освещена светом мысли, знаний.

Это все проблемы нормального существования любого общества.

Трудность заключается в том, что мы живем в преддверии третьего тысячелетия

и поэтому не можем решать стоящие перед нами проблемы способами, какими

пользовались в течение, скажем, XVII—XIX веков, В этом смысле современной

демократии в России нужно вобрать в себя европейский и мировой опыт, плюс

учесть в своей доктрине все парадигмы и тупики отечественного исторического

развития.

И все же что такое современная демократия? Не вдаваясь с

подробности, можно назвать такие ее характерные черты, как экологизм,

феминизм, социальное партнерство (отсутствие фатально предопределенного

антагонизма между трудом и капиталом). Для того чтобы эти параметры

реализовать, нужны определенные предпосылки: состояние производительных

сил, уровень общей культуры, уровень демократичности менталитета общества и

другие. В связи с этим правомерно спросить: реально ли ориентироваться на

высокие результаты мирового развития демократии, то есть можно ли построить

современную демократию в нашем обществе, есть ли в нем уже сегодня

предпосылки для этого? Короче, нет ли тут того самого разрыва, о котором

шла речь?

Пожалуй, главной составляющей наших сегодняшних трудностей

является соотношение современности и наших российских условий. В истории

русской политической мысли проблема использования мирового, прежде всего

западноевропейского опыта стояла всегда остро. Грубоватый и, тем не менее,

гениальный Чернышевский, убежденный реалист, утверждал, что нужно получать

современные европейские проблемы для того, чтобы правильно решать вопросы,

чтобы не ехать из Москвы в Рязань через Петербург. Другими словами, нам

нужна демократия, которая полностью основывается на почве российской

действительности. Но чтобы не быть слепой, ограниченной, провинциальной,

она должна иметь идеалы и разрабатывать теорию демократии, учитывающей опыт

всемирной истории. Надо видеть наши проблемы во всемирно-исторической

перспективе. Иначе мы будем и решать их чисто по-российски, отсталыми

способами.

Августовский путч 1991 года стал уже действительным подведением

черты. У А. Ахматовой есть слова: «Когда погребают эпоху, надгробный псалом

не звучит». Вот это самое погребение эпохи сейчас и происходит. Рушится

система тоталитаризма, одна из самых античеловечных, которые знала история

ХХ века. А что было непосредственно до событий, начавшихся 19 августа? И

какая новая эпоха наступает с этого рубежа, какие альтернативы, какие

противоречия связаны с новой эпохой? Путчем завершился тот финальный период

перестройки, который условно можно назвать эпохой разрушения или разложения

тоталитаризма.

Говоря об этом периоде необходимо выделить с одной стороны

объективные задачи, которые стояли перед демократией, а с другой как эти

задачи были решены и что, собственно, из этого вытекает для сегодняшнего

дня. Такой суммой объективных задач являлся демонтаж (не реформирование)

основных структур тоталитаризма, прежде всего КПСС. Это, конечно, была и

ликвидация особой роли репрессивных органов, неподконтрольных обществу,

стоящих над ним, включая КГБ, армию, МВД, и т. д.

Несомненной задачей являлась и ликвидация унитарного, или псев-

дофедеративного государства. Перечисленные задачи решались в поле мощной

электрической дуги между, условно говоря, демократией и КПСС. Эти понятия

используются сугубо условно, скорее символически, чем социологически,

поскольку ясно, что и внутри КПСС были силы, которые в последние годы

работали на демонтаж тоталитарных структур. Под названием «КПСС» обычно

имеется в виду организация, которая использовалась для консервации

тоталитаризма, а не вся совокупность людей, состоявших в ней. И слово

"Демократия" в нашей стране, по крайней мере до сего дня, не имеет никакого

смысла, в том числе никакого западного смысла, кроме как символическое

обозначение антитоталитарного консенсуса. Демократии в европейском

значении, включающей уходящий корнями в гражданское общество плюрализм

политических сил, конкуренцию программ, гарантированность прав и свобод,

защищенность оппозиции и т. д. у нас не было и нет! Существовали

антитоталитарный консенсус, который мы обозначили как демократия, сила,

которую мы условно назовем «КПСС», имея в виду организацию и ее

руководство, а также тот черносотенный демократизм, который подпитывал

отчасти антидемократическую роль этой партии, отчасти еще более правые

националистически-популистские течения.

Эта очень мучительная для общества дуга напряженности порождала

массу коллизий, особенно при проведении реформы. Но в ней виделись и

определенные перспективы, определенные альтернативы, которые могли быть

плодотворными для развития нашей страны. Ни КПСС, ни то, что мы назвали

демократией, конкретно, сознательно не стремились реализовать эти

возможности, не «работали» на эти альтернативы. Последние объективно

вытекали из самого факта возникновения между указанными силами конфликта

дуги очень высокого напряжения.

Доктор философских наук Б. Г. Капустин высказал предположение, что

этот спектр альтернатив, эта сумма возможностей фокусировались вокруг двух

основных вопросов. Первый — о том, к какому рынку мы переходим? Здесь

реальная альтернатива связана не с понятием "социалистический рынок", а с

тем, являются ли смыслом перехода к рынку демонополизация, создание открыто

конкурентного рынка или же это переход к монополистически-бюрократическому

рынку, то есть: либо демонополизация — цель, а приватизация — средство ее

достижения, либо главное – приватизация, а демонополизация допускается

лишь постольку, поскольку она выгодна для формирующейся

бюромонополистической структуры.

Второй вопрос, наиболее важный: может ли в противостоянии

демократии и КПСС формироваться гражданское общество? Иными словами, придем

ли мы к реальной политической демократии одновременно с формированием

гражданского общества, или осуществим скачок к политической демократии, в

чем-то декларированной, на базе деструктурированного общества, которое было

порождено тоталитаризмом.

Борьба вокруг этих проблем происходила в период эрозии и

разложения тоталитарной системы. После ее краха реально начался

посттоталитарный этап, который, если слово «демократия» понимать в западном

смысле, нельзя назвать однозначно демократическим. Разгромив путчистов,

демократия выиграла архиважный бой, без которого никакое дальнейшее

движение к демократии было бы вообще невозможно. Но сказать, что у нас

победила демократия как политическая система, как определенная система

взаимодействия общественных сил, крайне преждевременно.

Что, собственно, является нашей приоритетной целью: демократия или

рынок? В западной политологии утвердилась мысль: демократии без рынка не

бывает! Невозможно строить демократию не строя рынок, а строить, рынок, не

строя демократию, вполне можно. Если формируется рынок бюрократическо-

монополистического тина, как во многих странах «третьего мира», то в этом

случае он и предпосылок для демократии не создает. Поэтому было бы в высшей

мере опасным, если бы в сознании нашего общества формирование рынка

представилось как ключевая, приоритетная задача, в отношении которой все

остальное является чем-то подчиненным и производным.

Ни о какой «левизне» в старом, коммунистическом смысле слова речи

быть не может. В действительности была крайняя «правизна», если говорить

общепринятым языком. Роль левых сил должна быть ролью корректирующей. Это

должка быть функциональная позиция, а не защита своих положений, однозначно

противопоставленных тому, что стремится реализовать возникшая

посттоталитарная власть. Поле такой деятельности есть, и оно достаточно

широкое. К примеру, каково должно быть отношение левых демократов к

ущемлению законодательной власти под предлогом повышения эффективности

власти исполнительной вместо их параллельного совершенствования как

единственно возможного способа формирования реальной демократии? Как

относиться к тому, что по-прежнему в тумане перспективы образования

независимой судебной власти и, более того, есть немало признаков торжества

«революционной целесообразности» над правом? Что, скажем, представляет

«полная от законодательства свобода» действия В.В.Путина? Понятно, когда

это необходимо для демонтажа старых структур и проведения конкретных

реформ, но вызывает вопросы неопределенность их правового статуса и

полномочий, не говоря уже о том, что должны быть ясны правовые критерии для

выбора тех областей, куда назначаются представители российского Президента.

Видимо, левые силы должны были как-то реагировать на все эти (и другие)

проблемы. Здесь и должна проявляться их корректирующая функциональная роль

в процессе становления нашей демократии.

История показывает, что современная демократия не может быть

демократией одного класса, плебейской или пролетарской, научный социализм

вырастает не из классовой борьбы пролетариата, а из общих тенденций

социального и научного прогресса, из логики развития и взаимоотношений всех

классов и социальных групп. Пролетариат, противопоставляя себя всем другим

общественным слоям, не может породить социализм, демократию. Слишком долго

мы полагали, что высшее достижение общественной мысли — в классовом

понимании демократии. Считалось, что нет демократии вообще, а есть

демократия определенного класса: рабовладельцев, буржуазии, пролетариата.

Высшая форма демократии — «демократия для трудящихся». В постановке вопроса

«демократия для кого?» содержится идея избранности, привилегированности

каких-то социальных групп, что противоречит, самой сути демократии как

равных возможностей для всех. Формула «демократия для кого?» превращается

на практике в «демократию ни для кого». Сегодня уже очевидно, что подлинная

демократия универсальна. Она для всех.

Вот почему встала так остро проблема перехода от недемократии к

демократии, от тоталитаризма к демократии. Трудность состоит в том, что

тоталитарные и демократические силы, тоталитарное мышление и

демократическое — несовместимы. Они не могут бесконфликтно сосуществовать в

рамках одной общественно-политической формации. Их отношение друг к другу —

это всегда конфронтация. Но проблема и состоит в том, как демократам

преодолеть тоталитаризм, не переставая быть демократами.

Демократия стремится устранить тоталитаризм, но поскольку в

условиях тоталитарной системы ненасильственные, демократические способы

борьбы кажутся невозможными, возникает непростая альтернатива: либо

откладывать победу над тоталитаризмом на далекие времена, либо не

ограничиваться только демократическими методами борьбы.

В чем состояла суть периода, предшествовавшего путчу? В чем

заключалась тогда задача демократических сил? Были поставлены конкретные

цели: в переходе от номенклатурно-бюрократического тоталитаризма к

демократии. В области экономики — плюрализм собственности, рынок: не

монополистический, не мафиозный, не коррупционный. В политике –

демонополизация политической жизни, демонтаж КПСС — стержня прежней

тоталитарной структуры, деидеологизация, департизация, национализация

имущества КПСС, размежевание в КПСС и формирование на этой основе

нескольких новых партий.

Однако скоро стало очевидным, что невозможно разбить тоталитаризм,

тоталитарную систему, возможно осуществить ее демонтаж только чисто

демократическими способами и методами. Политическое насилие, организация

народа, поощрение и поддержка забастовочного движения были необходимостью,

постоянно выходившей за рамки только парламентарных норм. Главным

противником и оппонентом были тоталитарные структуры КПСС и связанные с ним

государственные структуры.

Августовский путч во многом нарушил процесс более или менее

цивилизованного перехода от тоталитаризма к демократии. По сути путч сорвал

постепенный процесс взращивания демократических сил в условиях

противостояния двух форм тоталитаризма — старого и нового, где

сформировалась новая номенклатура на базе рынка и мафиозной экономики.

Когда же рухнула старая тоталитарная структура, то новые тоталитаристские

формы получили возможность ничем не сдерживаемого быстрого развития и

превращения в зловещие силы. Особенным свойством нового тоталитаризма стало

экономическое (а не карательное как при старом) принуждение к труду, причем

жесткое, с помощью политического насилия, опирающегося на власть мафиозных

денег.

Необходима фундаментально составленная защита возникших рыночных

отношений. Однако нам нужен немонополистический, цивилизованный рынок, где

действуют три главные, равноправные силы: немонополистический,

цивилизованный предприниматель, современный специалист — менеджер,

квалифицированный наемный работник (единство, отдаленно напоминающее

единство третьего сословия в эпоху Французской революции XVIII века).

Победа над старым тоталитаризмом является лишь шагом на пути к

полной победе демократических сил. Главная борьба с тоталитаризмом, за

демократию еще впереди. На нынешнем этапе было бы правильнее говорить о

тенденциях к новому монополизму. Прямого перехода от тоталитаризма к

демократии быть не может, для этого требуется достаточно длительное время.

Взять хотя бы послевоенную Германию. Между 9 мая 1945 года и тем моментом,

когда стало возможно говорить о более или менее завершенной форме

германской демократии, существует достаточно продолжительный период, в

течение которого эта демократия формировалась под неусыпным и во многом

жестким и монопольным контролем демократических учителей Запада

(оккупационных властей). Они приняли ряд мер в борьбе за демократию,

которые демократическими никак не назовешь. Наша ситуация сложнее — по

крайней мере в двух отношениях: во-первых, национал-социализм не уничтожил

до конца гражданское общество, которое в Германии существовало и на .базе

которого могла развиваться германская демократия в послевоенный период.

Наше же гражданское общество только складывается. Во-вторых, руководители

перехода от тоталитаризма к демократии у нас сами являются продуктом

тоталитарного общества. Они не только должны создавать новые политические

структуры, но и преодолевать тоталитаризм в себе, создавать самих себя.

Может быть, нынешнее состояние нашего общества вернее определить формулой

«посттоталитаризм — преддемократия»?

Из этого следует, что создание современной демократии у нас в

ближайшей исторической перспективе нереально. Но это отнюдь не означает,

что нет места демократическим силам, ориентирующимся именно на такую

демократию. Они непременно должны быть как ориентир на будущее. Но,

связывая с ними партию, нужно отдавать себе отчет, что в обозримом будущем

она будет интеллигентской группировкой, партией меньшинства. Это будет

партия, как говорят немцы, маленькая, но зато чистая, то есть хорошая,

прогрессивная, вполне на уровне мировых современных стандартов, но не

массовая.

Между тем перед Россией все актуальней становится проблема не

только «левой», но и «правой» новототалитарной опасности. Уже сейчас

приходится решать труднейшую задачу противодействия реакции фашистского

типа. Фашизм - это не только и не столько стремление к тотальному

господству тех или иных конкретных политических и социальных сил, сколько

определенное массовое движение, вдохновляющееся идеалами, противоположными

демократии и свободе. При движении к рынку узаконенное социальное

расслоение будет происходить гораздо быстрее, чем рост объема общественного

богатства. На место всеобщей бедности могут прийти полное обнищание одних и

богатство других. Исчезнет порочная, но очень существенная в

психологическом и моральном отношении легитимация бедности, которая в

менталитете каждого из нас присутствует: кто бедный, тот честный, а кто

богатый, тот вор. Бедность будет восприниматься как признак собственной

неполноценности, что по законам психологии приведет к нарастанию

агрессивности, ностальгии по временам «всеобщего равенства». Таким образом

с каждым шагом к рынку будет увеличиваться число активно недовольных и

оскорбленных. Будут нарастать предпосылки для того, чтобы любой демагог был

поддержан достаточно широкими массами. И с этим надо считаться.

Эффективным фактором противодействия правой опасности может и

должно стать формирование мощного блока демократических сил. Но таковым он

будет только в том случае, если левые демократы будут присутствовать в нем

не как партия «маленькая, зато чистая», а как массовая, мощная организация.

На Западе существует еще так называемый культурный

неоконсерватизм, не впадая в крайность, потому что есть система социально-

политических сдержек и противовесов, есть социал-демократия, отступающая,

но сопротивляющаяся, есть развитое гражданское общество. Исходные идеи, с

которыми неоконсерватизм пришел к власти, никогда не были последовательно

реализованы, поскольку проводилась широкомасштабная компромиссная политика.

Именно компромисс есть та парадигма западной политической жизни, которая не

позволяет ни одному течению идти «до конца» в реализации собственной

теоретической программы и тем самым делает его продуктивным и функционально

необходимым для развития общества как целого. У нас же из-за крайней

слабости гражданского общества и отсутствия эффективных социальных,

политических и институциональных балансиров идея неоконсерватизма может

быть доведена «до конца», до черты, за которой уже не может быть речи о

социальной справедливости. И тогда вероятна полная катастрофа.

Тоталитаризм как модель, обладающая определенными социально-

политическими и идеологическими параметрами, может повториться у нас.

Скорее мы можем столкнуться с «новым монополистическим авторитаризмом».

Поднявпшйся девятый вал анти-тоталитаризма может перебросить нас через

демократию к авторитарным монополистическим формам управления. Впрочем,

есть «народный» тоталитаризм, который выявил американский социолог

Бэррингтон Мур, имея в виду Женеву времен Кальвина с ее доктринальной

идеологической нетерпимостью, не оставлявшей места политической оппозиции.

Опасность «народного» тоталитаризма существует и у нас. Однако более

реалистичны другие варианты — неоконсерватизм (условно) латиноамериканского

типа и тот, который связан с подъемом черносотенного демократизма. Наконец,

возможна и лево-демок-ратическая альтернатива (не в старом коммунистическом

смысле, а в современном европейском), способная обеспечить политический,

социальный, культурный и идеологический плюрализм.

Существует точка зрения, что наше общество находится скорее в

ситуации смены форм старого тоталитаризма и рождения «народного», а не

посттоталитаризма – преддемократии. Силу нового тоталитаризма заключается

прежде всего в высокой монополизации рынка, являющейся чрезвычайно мощным

инструментом, создающим социально-экономическую базу для нового

тоталитарного режима. Второе, что позволяет режиму укрепляться, — это

интегрированность различных форм народного движения в новый режим власти.

Третье (очень важное и очень опасное) связано с тем, что на место всеобщей

бедности приходит бедность части общества. Так у генералов

монополизированного рынка появляется армия, что порождает опасность

классического фашизма. Вместе с тем это и цемент становящегося режима.

Наконец, усиливаются самые низкие, плебейские формы демократии. Эти четыре

черты определяют характер происходящих в стране событий. По сути дела, идет

идеологическое обоснование нового режима власти. В создавшихся условиях на

ближайшие месяцы и годы он не видит возможности развития социальных

процессов на альтернативной основе.

Грань, на которой оказалась сегодня Россия является перекрестком

различных форм правления. Нынешнюю ситуацию можно оценить как поражение сил

старого тоталитаризма при отсутствии победы демократии, так как у нас нет

ни цивилизованного конкурентного рынка, ни политических демократических

механизмов, ни реально действующих политических партий. Нет у нас и

соответствующей идеологической, теоретической атмосферы в обществе, нет

активно действующего суверенного народа.

Дискуссию о тоталитаризме и демократии ведет сегодня вся страна на

языке митингов и вооруженных столкновений, решений парламентов и требований

бастующих. Итоги ее определятся борьбой четырех главных политических сил

данного момента.

Первая из них — остатки партгосбюрократии, которые разделяют

идеологию ГКЧП и выступают за возврат к нерыночной, казарменно-плановой

экономике. Шансов привлечь к себе симпатии избирателя у них практически

нет. Но своей поддержкой существенно укрепить позиции нового тоталитаризма

они, несомненно, в состоянии.

Новый тоталитаризм — вторая наиболее мощная сегодня политическая

сила, порождаемая мафиозно-спекулятивной экономикой, выступающая за

монопольно-рэкетный рынок и «дикую» приватизацию. Выпустив на избирательную

арену купленных ею политиков, а также новых «шариковых» и «швондеров»,

представители этой силы имеют большие шансы на предстоящих выборах занять

доминирующие позиции. Разграбив богатства страны, положив миллионы долларов

в парижские, женевские и прочие банки, они сбегут, как крысы с гибнущего,

охваченного голодными бунтами корабля, открыв дорогу фашистской хунте

(опирающейся на очередное поколение «шариковых» и «швондеров»).

Третья сила выступает за «либеральный рынок», за конкурентно-,

производительное предпринимательство, контролируемые и защищаемые — в

переходный период — «твердой исполнительной властью». А поскольку силой

либерального предпринимательства (составляющей всего один-два процента

населения) у власти не удержишься, то ей придется опереться на

демократическую национальную гвардию, на посланцев «центра» на местах, что

на строгом языке социологии называется авторитарной бонапартистской

диктатурой.

Новый тоталитаризм будет так же жесток и беспощаден в отношении

защиты своих привилегий, своего господства, как и прежняя номенклатура, а

может быть, еще и беспощаднее. Вот почему так важно правильно повести

борьбу против него. Ее организация по плечу только представителям

современной рыночной экономики (цивилизованному предпринимателю,

интеллигенту-управляющему и квалифицированному рабочему), объединенным с

демократическими политическими движениями, стоящими на позициях

«социального», то есть гуманистически ориентированного рынка. Именно эта,

четвертая сила способна остановить развитие процессов в направлении фашизма

и бонапартизма.

Заключение.

Итак, судьба демократии в России неразрывно связана с

возникновением социально-ориентированной экономики рыночной экономики

рыночного типа, что возможно лишь в результате ассимиляции рожденного

современной научно-технической революцией нового типа производства с его

«экономикой человеческих способностей», когда демократия превращается в

существенный, определяющий компонент производительных сил общества.

«Встроенность» экономики России в глобальные мирохозяйственные структуры,

ее «открытость» по отношению к дальнему и ближнему зарубежью – это не

вопросы политики и выбора, а насущная необходимость, если смотреть на них с

точки зрения ускорения всего процесса демократизации страны.

Список использованной литературы.

1. 50х50. Опыт словаря нового мышления. 1989.

2. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М.: 1993.

3. Бердяев Н.. Прельщение и рабство коллективизма.// Дон. 1990, №2.

4. Власть при переходе от тоталитаризма к демократии.// Свободная мысль.

1993, №8.

5. Демократия и тоталитаризм.// Свободная мысль. 1991, №15.

6. Зиновьев А.А.. От коммунизма к колониальной демократии.// СПЖ. 1993, №8.

7. Клямкин И.М. Посткоммунистическая демократия и ее исторические

особенности в России.// Полис. 1993, №2.

8. Мальцев В.А. Демократические основы политической жизни общества.// СПЖ.

1993, №7.

9. Модели демократии для России.// Полис. 1993, №2.

10. Общество вчера, сегодня, завтра: надежды и прогнозы.// СПЖ. 1994, №3-6.

Страницы: 1, 2