Анализ суицида под углом зрения взаимоотношения человека

подростков, а также людей, подверженных различным неврозам, что может

в век "психических эпидемий" представлять опасность не только для

самих реципиентов, но и для всего человеческого сообщества.

"Человек помоги себе сам" - фраза из произведений И.И.Мечникова по

геронтологии может прозвучать совсем не столь цинично, как кажется на

первый взгляд, если учитывать, что не только физическое, но и

духовное здоровье каждого из нас в большой степени зависит от усилий

индивидуальной воли, а не только от атакующей нас "очеловеченной", но

бесчеловечной среды. Видимо, противостояние человека собственной

искусственно созданной среде обитания должно привести его к отказу от

проблематичного диалога с сотворенным наукой Франкенштейном техники,

погружающего личность навечно в сферу "ман", к попыткам возврата

человечества к истокам гуманитарной цивилизации, не знавшей пропастей

"отчуждения" человека от мира, хорошо известных нам теперь.

Для западно-ориентированной цивилизации возврат в недра гуманитарно

окрашенной культуры означает возврат к истокам первоначальных

христианских ценностей, что совершенно не оригинально, но, видимо,

необходимо. Эразм Роттердамский в 16 веке не только знаменит

"свежестью" трактовки "философии Христа", но и написанием работы

"Похвала глупости" (1509-1511гг.); на исходе XX столетия человечество

оказалось вновь на пороге подобных открытий по гегелевскому закону

отрицания-снятия.

СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЕ

И ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ

ФЕНОМЕНА СУИЦИДА

На исходе веков человечество в который раз задается проблемой quo

vadis. Социальный позитив оказывается возможным в теории, но, как

правило, мало вероятным на практике. Антилогика истории фиксируема

проще любой исторической логики. Какой-нибудь добропорядочный

социолог-интеллектуал по-прежнему производит впечатление если не

наивного, то, по крайней мере, утопически мыслящего чудака,

оторванного от современных реалий общественной жизни, наподобие

сумасшедшего "дока" из американского фильма "Назад в будущее".

Экзистенциально поставленная проблема несоответствия человека миру,

мира человеку приобретает черты глобальности. На таком социальном

фоне стоит ли удивляться помолодению суицида, интенсивности его роста

и всеохватывающему характеру "черного феномена", вовлекающего в свой

круг не только мыслящие существа, но и "неразумных" животных. Думаю,

что все-таки удивляться стоит, необходимо, ведь даже от такого рода

удивления рождается философия.

На протяжении почти уже двух веков неподдельное удивление у

философов, культурологов и социологов вызывает ряд загадочных

суицидальных констант, в числе которых преимущественно сознательный

характер самонасилия, а также стабильность сопровождающих

самоубийство асоциальных факторов, к которым относят время дня, пол,

возраст и сезон совершения насильственного деяния.

С того момента как измерение интенсивности суицида стало частью

демографического знания, суицидологи различного толка вынуждены

констатировать, что разные эпохи существования человечества имеют

почти постоянный процент лишающих себя жизни в состоянии сумасшествия

или невменяемости — 17—20% от общего числа добровольных смертей,

тогда когда жертва самонасилия, не обремененная ни какой-либо

психопатией, ни сложными обстоятельствами личной жизни, ни порочными

склонностями, годами вынашивает зловещий замысел самовольного ухода

из жизни и, дождавшись подходящего по ее расчетам момента, немедленно

претворяет его в жизнь. Видимо, именно эта особенность суицида

побудила современных медиков, микробиологов, химиков-органиков, а

также психиатров-практиков искать в человеческом организме

"вещественное" подтверждение скрытой предрасположенности к

самоубийству, что повлияло на обнаружение специфики влияния на мозг

человека понижения уровня содержания в нем серотонина в качестве

своего рода "предсказателя" суицидального поведения. Однако сами

исследователи в лице, например, ведущего специалиста в этой области

профессора психиатрии Колумбийского университета Дж. Манна, были

вынуждены констатировать, что на протяжении всей человеческой

эволюции уровень серотонина поражает своими стабильными показателями.

Понижение уровня его содержания в клетках мозга недостаточно для

научного предсказания суицида, так же как и использование этого

вещества в клинических целях по меньшей мере проблематично, ведь

"успеха" добиваются, как правило, по мнению ученого, те самоубийцы,

которые "заботливо планируют" самонасилие, а не импульсивно

действующие личности с разбалансированной нервной системой. Поэтому

серотонин может выступить в качестве "фактора риска", но не в

состоянии кардинальным образом повлиять на раскрытие "печальных

секретов" данного явления. Не только такое новое направление, как

нейробиология, но уже достаточно давно и медицина и психиатрия

пытаются дать четкую дефиницию понятию "сознательный суицид".

Считается, что сам термин "суицид" стал использоваться суицидологами

с момента опубликования в начале нынешнего века знаменитого

исследования-эссе о самоубийстве французского социолога Э. Дюркгейма,

сосредоточившего свое внимание в основном на сознательном характере

феномена.

Сегодня суицидологи, как правило, определяют сознательный суицид

как результат проявления дееспособной воли, когда страдающим лицом

является сам активно действующий субъект, знающий об ожидающих его

результатах и сознательно выполняющий план насилия. Перед нами, таким

образом, обнаруживает себя феномен особой болезни сознания, для

которой еще не придумано медицинского термина, но именно по этому

своему показателю он становится объектом пристального внимания

философов, социологов и даже политиков.

Исторические корни явления сознательного суицида обнаруживают не

только социально-философские, но и политико-правовые аспекты

рассмотрения этого феномена. История человечества (известная нам по

разным источникам материального и духовного характера) доносит до нас

различные трактовки сознательного суицида. С очевидной

определенностью можно выделить существование ритуального самоубийства

на Востоке (харакири и сати), понятие о суициде как о "легкой" и даже

"приятной" смерти периода родо-племенных отношений и некоторых этапов

античной истории, а также понятие о греховности самоубийства в рамках

христианской культуры. Подобный разброс оценок приблизителен, так как

даже в рамках названных культурных ареалов существовали диаметрально

противоположные оценки этого деяния не только с этической, но и с

политико-правовой точки зрения.

Любопытно, что уже в XXв. периодически происходит возврат к

наиболее архаической форме "старческого альтруизма" (самоубийство

стариков, человеческие жертвоприношения в древних обществах) ,

например в трудах знаменитого русского микробиолога и геронтолога

И.И. Мечникова, при постановке проблемы эйтаназии современными

медиками-онкологами.

В газете "Совершенно секретно" (№ 10. 1996; № 2. 1997) были

опубликованы материалы с характерными названиями: "Доктор смерть" —

об американце Дж.Кеворкяне, враче, помогающем безнадежно больным

"легко" уйти из жизни, и "Майданек на дому" — отклики читателей на

статью о докторе-убийце. Подборка писем указывала на дифференциацию

мнений читателей по затронутому вопросу. Даже учитывая

тенденциозность преподнесения материала любым средством массовой

информации, нетрудно предположить достаточное количество откликов как

"за", так и "против" эйтаназии не только в нашей стране, но и в мире.

В подтверждение этой мысли можно констатировать, что в сентябре 1996

г. впервые в истории человечества на законных основаниях позволили

умереть больному раком простаты в Австралии, в одном из своих штатов

легализовавшей такого рода стороннее вмешательство.

Экскурс в историю проблемы позволяет сделать вывод, что именно

христианский взгляд на смерть и человеческую свободу привнес нечто

совершенно новое в оценку суицидального акта (излишне напоминать о

важности влияния христианских ценностей на современную культуру на

протяжении всего последнего тысячелетия), по сравнению с восточным

ритуалом или античным чувством собственного достоинства (особенно в

форме политического самоубийства эпохи римских императоров). Вместе с

правом на абсолютную индивидуальную свободу человек в христианском

мире получил и особую форму искушения этой свободой — искушение

смертью по своему разумению с большей силой, чем в античные времена,

так как хотя античный мир и знал массовые самоубийства, таких

эпидемий самоубийств, какие возникли в христианскую эпоху, особенно в

наш век технического прогресса и экологических тупиков, он все-таки

не знал.

Совсем недавно, в конце марта 1997 г., Америка была шокирована

трагедией в фешенебельном предместье Сан-Диего — Ранчо Санто-Фе,

крупнейшим в ее истории массовым добровольным самоубийством 39

человек, принадлежавших к культовой организации "Врата Небес". Журнал

"Тайм" оценил эту трагедию как намечающийся в США "кризис веры".

Христианство осуждает самоубийство в качестве следствия впадения в

смертный грех уныния, а также как форму убийства в нарушение заповеди

"Не убий!" (постановление Тридентского собора 1568 г. согласно

истолкованию Блаженным Августином шестой заповеди). Эпоха "первых

христиан" практически не знает самоубийства (Новый Завет дает в

качестве примера две судьбы: отчаявшегося получить прощение своему

предательству самоубийцы Иуды и преодолевшего отчаяние троекратного

отречения от Христа апостола Петра). Русский философ В.С. Соловьев

дал замечательную по своему проникновению в суть проблемы

интерпретацию греха уныния (отчаяния) в "Трех разговорах" (см.

"Разговор второй").

Век Просвещения в лице Д. Юма и Ж.-Ж. Руссо сломал представление об

абсолютной неприемлемости цивилизованным человечеством права человека

на смерть. Логическим завершением такого по существу атеистического

взгляда на самоубийство в истории человеческой культуры явилось

принятие советским законодательством в 1922г. ст.148 Уголовного

кодекса, совершенно исключающей наказуемость самоубийства и покушения

на него и карающей лишь за содействие или доведение до него.

Учитывая общую направленность рассмотрения феномена суицида в

настоящей статье, следует отметить, что от многих европейских

государств Россию отличал более взвешенный и дифференцированный

подход к этому явлению общественной жизни: законы, карающие

самоубийство, постоянно уточнялись и дополнялись. Например, до

проведения реформ Петром Великим предусматривался только суд церкви и

никакой уголовной наказуемости за покушение на самоубийство или за

самоубийство. Первые формы наказуемости сознательного суицида

появились в военном уставе ПетраI за 1716г. Позже по русскому

законодательству классифицировались два вида самоубийства: суицид,

совершенный в состоянии вменяемости (уголовно наказуемо) и в

состоянии невменяемости (ненаказуемо), причем меры, предпринимаемые в

отношении сознательно покушавшихся на собственную жизнь, постоянно

смягчались (см. Уложения о наказаниях 1845, 1857, 1866 и 1885 гг.).

Не подвергались в соответствии со ст. 1474 Уложения наказанию лица,

которые пошли на смерть из-за патриотизма ради сохранения

государственной тайны или из желания сохранить честь и целомудрие

(самоубийцы такого рода не лишались церковного погребения, все их

распоряжения оставались в силе).

Для сравнения с приведенным дифференцированным подходом к оценке

суицида в России достаточно привести несколько примеров европейского

законодательства: Англия смягчила наказание за самоубийство только в

1870 г. и лишь в 1961 г. отменила уголовную ответственность за

суицид; уголовное законодательство Нью-Йорка считало покушение на

самоубийство преступлением до 1919 г.; в России под давлением

передовой правовой мысли по Уголовному Уложению 1903 г. самоубийство

уже не считалось преступлением, а предусматривало ответственность

только за доведение до самоубийства.

Таким образом, ст. 148 Уголовного кодекса от 1922 г. в советскую

эпоху явилась логичным завершением отечественного правотворчества.

Однако мы оказались не застрахованы от другого рода крайности: в нашу

бурную эпоху всякая суицидальная попытка без криминала стала

рассматриваться в СССР как явление исключительно психопатологического

ряда, а в результате — не снижение суицидальных показателей, а их

неизменно замалчиваемый властями рост. Когда же суицидальная

статистика стала для нас реальностью, мы обнаружили фантастические по

своей удручающей сути показатели по самоубийству. В СССР на основе

нового уголовного законодательства произошел возврат к

"эскиролевской" концепции самоубийства, жестко увязывающей суицид с

душевной болезные Сознательная же форма самонасилия стала

расцениваться как умышленное доведение до самоубийства.

В советское время был ликвидирован сектор социальных аномалий при

Центральном статистическом управлении. В этот период нашей истории

существовала официально признанная статистики только по доведению до

самоубийства, она обнаруживала странные демографические перекосы:

большинство такого рода самоубийств совершались в сельской местности

(более 51%), несмотря на то. что суицид в мире преимущественно

явление городское; уровень образования самоубийц был в основном

средний или неполный средний, тогда как феномен сознательного суицида

чаще фиксируется в высокоинтеллектуальной среде (в царской России,

например, это офицеры флота, представительницы высших женских учебных

заведений, известные поэты, художники и т.д.); по своему социальному

статусу советские самоубийцы — это чаще всего колхозники или

домохозяйки (вся сравнительная статистика приводится на конец 80-х

годов )1.

Несмотря на явную неполноту информированности по суицидологическим

вопросам, исследователи были вынуждены констатировать преимущественно

сознательную природу "самоубийства с человеческим лицом" (прежде

всего об этом свидетельствовала тщательная спланированность

доведенными до самоубийства суицидального акта). Интеллектуальный же

характер самоубийства, как тогда казалось, нашел себе "благоприятную"

почву в среде русской эмиграции. Этому вопросу посвящена талантливо

написанная статья Н.А. Бердяева "О самоубийстве".

Современные средства массовой информации в нашей стране отличает,

по нашему мнению, значительная тенденциозность в преподнесении

материала по суицидальной статистике, связанная с политической

ориентацией изданий. Например, "Известия" и "Советская Россия"

акцентируют внимание на суициде в среде рабочих, объясняя их

социальной напряженностью из-за невыплаты зарплат, однако объяснить

самоубийство акад. В.Ал.Легасова (1988) или ночной выстрел в кабинете

директора Федерального ядерного центра в Снежинске Владимира Нечая

(1996) с позиций социального детерминизма оказывается гораздо

труднее. Журнал "Огонек" пытается обосновать суицидальный всплеск в

Европе и России длительным существованием тоталитарных режимов на их

территориях, но обходит молчанием высокие суицидальные показатели в

США и других демократически ориентированных государствах. Такая

предвзятость в оценке "черного феномена" вредит серьезному научному

анализу этого явления. Публицисты не обременяют себя вопросом: почему

"расширенного суицида" (т.е. самоубийства, отягощенного убийством

родственников) не было в блокадном Ленинграде, когда реальностью была

смерть от голода, но встречается сегодня, когда, по их

предположениям, основным провокатором является невозможность

прокормить семью из-за несвоевременной выплаты зарплаты?

Ныне мы возвращаемся на круги своя: в нашей статистике все основные

показатели по суициду приобретают характер присущей им

универсальности, однако, очевидно, что такого рода универсальность не

утешительна. Причины коренятся глубже, чем это можно предположить при

беглом взгляде на "событие". Хотелось бы, однако, заострить внимание

социологов и политиков на том, что сознательный суицид может

выступить в качестве той лакмусовой бумажки, которая поможет отличить

черное от белого на протяжении всей нашей противоречивой истории

последнего столетия как в сфере нравственности, так и в области

политической.

Не следует забывать о том, что, несмотря на специфическую

суицидологическую статистику в нашей стране, в советское время отнюдь

не в эмиграции покончили собой такие яркие личности, как Марина

Цветаева, Владимир Маяковский, Александр Фадеев, акад. В.Ал.Легасов.

В саратовском "Новом стиле" даже появилась статья "Гагарин совершил

самоубийство" (хотя сама эта версия гибели известного космонавта

опровергается).

Для того чтобы перейти к рассмотрению социального подтекста

сознательного суицида, необходимо хотя бы кратко остановиться на той

идеологии, которая составила "нерв" борьбы либеральной общественности

в России и за рубежом за "естественное право" человека на смерть.

В XVIIIв. философ Д.Юм утверждал в своем знаменитом эссе

"Осамоубийстве": "Постараемся же вернуть людям их врожденную свободу,

разобрав все обычные аргументы против самоубийства и показав, что

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7