МЕНЮ


Фестивали и конкурсы
Семинары
Издания
О МОДНТ
Приглашения
Поздравляем

НАУЧНЫЕ РАБОТЫ


  • Инновационный менеджмент
  • Инвестиции
  • ИГП
  • Земельное право
  • Журналистика
  • Жилищное право
  • Радиоэлектроника
  • Психология
  • Программирование и комп-ры
  • Предпринимательство
  • Право
  • Политология
  • Полиграфия
  • Педагогика
  • Оккультизм и уфология
  • Начертательная геометрия
  • Бухучет управленчучет
  • Биология
  • Бизнес-план
  • Безопасность жизнедеятельности
  • Банковское дело
  • АХД экпред финансы предприятий
  • Аудит
  • Ветеринария
  • Валютные отношения
  • Бухгалтерский учет и аудит
  • Ботаника и сельское хозяйство
  • Биржевое дело
  • Банковское дело
  • Астрономия
  • Архитектура
  • Арбитражный процесс
  • Безопасность жизнедеятельности
  • Административное право
  • Авиация и космонавтика
  • Кулинария
  • Наука и техника
  • Криминология
  • Криминалистика
  • Косметология
  • Коммуникации и связь
  • Кибернетика
  • Исторические личности
  • Информатика
  • Инвестиции
  • по Зоология
  • Журналистика
  • Карта сайта
  • Семья в современном обществе

    называют семьёй (если речь не идёт о каких-то квакерских островках в

    глубинке), скорее напоминает жизнь в отеле. Сравнительно высокий уровень

    жизни, который может позволить себе американская женщина исключительно

    посредством своего труда (или отсуженных у мужа алиментов; американский

    суды, несмотря на это самое сверхравноправие, почему-то, как правило, не

    жалеют в этом отношении мужчин, а чтоб муж получал содержание от

    разошедшейся с ним жены – я никогда не слышал) плюс почти патологические

    амбиции превращать семью в союз двух равнозначных индивидов, а ещё из курса

    школьной физики нам известно, что, чем равноправнее элементы, составляющие

    систему, тем система неустойчивее вплоть до исчезновения её как системы.

    Очень похожие явления (в не столь, к счастью, карикатурной форме)

    весьма заметны и у нас (во всяком случае – в городах), и в Европе. Дело по

    Козловскому состоит в общей социальной западной тенденции (в России,

    например, семья в позапрошлых веках была мало что довольно крепка – ещё и

    довольно органична).

    Итак, люди равноправны. Но правильно ли, что равные права получают

    индивиды с разными мало, что личностными заточенностями и склонностями, - с

    разной анатомией и физиологией. Но раз уж только женщина может зачать,

    выносить, выкормить ребёнка, а после – ходить за ним до хотя бы

    десятилетнего его возраста, может, стоит учесть такую природой назначенную

    специализацию? Может, женщине стоит её полюбить? Может, воспитывая девочек,

    стоит такую любовь в них культивировать? Получается, что все векторы

    западного прогресса, начиная с раннего-раннего средневековья, идут в

    сторону специализации, а единственный этот – в обратную. Короче, таким

    образом, семья как институт разрушается – пусть сравнительно медленно, но

    необратимо.

    После чего возникает вопрос: может, оно и к лучшему, может семья не

    нужна вообще, отживший институт вроде крепостного права?

    Сейчас самое время было бы заглянуть к приматам, к птичкам, к

    аборигенам, посмотреть, как у кого и к чему всё это приводит, а заодно

    порассуждать, как эти процессы влияют на генофонд популяций и человечества

    вообще и какие эволюционные последствия влекут, если бы… Если бы всё это

    вообще хоть как-то заметно влияло на эволюцию.

    Станислав Лем заметил как-то в своём «Големе XIV» (устами последнего),

    что эволюция отняла у человека свод правил поведения, зашитый в

    генетический код и не обсуждаемый, а уж тем более – беспрекословный,

    вынудив взамен создавать собственные, куда более мягко зашиваемые культуры,

    причём, едва интуитивное строительство культуры подходит к завершению и,

    следовательно, к осознанию её живущими в ней людьми, её основы и устои

    начинают подвергаться сомнению, и – практически неизбежно – культура

    разрушается, уступая место следующей. И путешествие генетических кодов по

    человечеству если и находится в контексте эволюции, то очень уж как-то

    незначительно и опосредованно. Ну можно ли назвать вполне эволюционным

    выжигание инквизицией самых ярких и свободолюбивых женщин или выбивание

    Сталиным наиболее хозяйственных или активных членов соответствующих

    популяций? А уж зависимость от социальных привычек столь исчезающее мала, а

    сама смена этих привычек столь стремительна на фоне эволюционных сроков,

    что, кажется, любая попытка исследовать эти явления, так или иначе,

    сводится к крылатому латинскому восклицанию «O tempora! O mores! », что

    один из наших остроумных соотечественников перевёл как «O tempora! –

    умора!»

    Биология открытого брака

    Дайсон о секс-партнёрстве:

    «Здесь я привожу несколько основных принципов

    сообществ.

    . Каждый участник должен определит для себя, что он дает, и

    что надеется получить. В конечном счёте, эти желания должны

    соответствовать друг другу, хотя они могут быть различными

    для разных людей.

    . Члены сообщества должны чувствовать, что они лично

    заинтересованы в сообществе, и, следовательно, покинуть его

    будет для них испытанием.

    . Правила сообщества должны быть ясными, и, если они

    нарушаются, должны быть приняты меры.

    Когда эти принципы нарушаются, сообщество становится весьма

    унылым: таков, например, брак, в котором одна сторона любит

    изменяющего ей партнёра – в отличие от брака, где один

    партнёр удовлетворяет сексуальные потребности другого в

    обмен на лёгкую жизнь. Некоторые люди могут рассматривать

    последний пример как случай морального падения, но это

    полноценное общество».

    Эстер Дайсон, «Жизнь в эпоху Интернета», 1997.

    Отчего человеческие существа склонны к изменам, если они так сильно

    осложняют нашу жизнь? Почему мы клянемся, друг другу в верности, а затем,

    так часто, практикуем адюльтер? Легкомысленный очевидный ответ: «Слишком

    приятно, чтобы остановиться», как выясняется, не очень-то хорош.

    Эволюционная биология учит нас, что человеческие существа, как и

    прочие животные, являются адаптивными машинами; «приятно» - это просто

    способ, которым инстинкт подталкивает нас к поведению, которое – в среднем

    – оказывалось успешным для наших предков. Поэтому такой ответ влечёт за

    собой новый вопрос: почему история нашего вида доказывала успех поведения,

    которое – как сообщают нам многочисленные объявления о розыске пропавших

    родных, горькие баллады, трагические пьесы и статистика венерических

    заболеваний – зачастую деструктивно для всех причастных сторон.

    Этот вопрос особенно важен именно для людей, поскольку секс и

    деторождение для человека, по сравнению большинством наших животных

    сородичей, - рискованное занятие. У человеческих детёнышей огромная голова,

    делающая исход родов вероятностным, а – для благополучно родившихся –

    период, в течение которого они зависят от ухода, поразительно долог и

    требует массы родительского участия.

    Если бы мы переделывали людей в соответствии с такой высокой

    инвестиционной ёмкостью, очевидным решением было бы «перешить» наши

    инстинкты так, чтобы мы образовывали устойчивые пары на всю жизнь. Без

    сомнения, возможно представить себе лучшее человечество, в котором проблема

    «неверности» вообще не стоит, поскольку у членов сложившейся пары взаимный

    импринтинг так силён, что никто другой не оказывается сексуально

    привлекательным. Так устроены некоторые птицы. А почему мы не такие? Почему

    успешно прошли отбор промискуитет и адюльтер? Какой такой адаптивной

    функции они служат, что уравновешивает риски для потомства, проистекающее

    от нестабильности пар?

    Ответ на этот вопрос следует искать, прежде всего, вспомнив, что

    эволюционный отбор представляет собой не доброжелательное планирование в

    целях максимализации группового выживания, а слепую конкуренцию различных

    генетических линий. На конфликтующие стратегии, используемые конкурирующими

    сторонами в репродуктивной игре, стоит взглянуть повнимательнее.

    Всегда было сравнительно просто объяснить мужскую склонность к

    промискуитету. Хотя совокупные затраты родителей на детей достаточно

    велики, необходимый минимум участия мужчины драматически низок (и с точки

    зрения затрат, и сточки зрения рисков) по сравнению с участием женщины.

    Одним из показателей этого различия являлась высокая родовая смертность

    женщин плоть до Нового времени. Таким образом, для генетических линий,

    передаваемых через мужчин оптимальную стратегию, продвигающую их, можно

    сформулировать так: «порождай массу потомства и принимай в нём минимальное

    участие», в то время как для женщин это: «минимизируй потомство и

    максимизируй затраты на обеспечение его выживание».

    Это также объясняет, почему культуры, не развившиеся до признания

    равенства полов, всегда относились к женской измене гораздо более

    нетерпимо, чем к мужской. Мужчина, отказавшись принять всерьёз «неверность»

    своей половины, рискует гораздо большей частью своего репродуктивного

    потенциала, чем женщина, игнорирующая похождения своего мужа.

    Из этого, разумеется, следует, что мужчина, «хранящий верность»

    постоянно, недообслуживает свои гены, и такого рода поведенческая тенденция

    будет пресечена естественным отбором. Оптимальная стратегия для мужчины –

    готовность к промискуитету для того, чтобы не упустить возможность

    частичной оплаты другим мужчиной стоимости своего воспроизводства, но не

    доходящая до такой «неверности», при которой потенциальная пара будет

    рассматривать его как слишком рискованный вариант (например, до готовности

    бежать с другой женщиной, бросив детей).

    Для чего до середины 1990-х не существовало хорошей теории, так это

    для объяснения кооперативности женщин по отношению к такой стратегии.

    Ранние социобиологические модели человеческой социальной стратегии

    предсказывали, что женщины должны хватать лучшего производителя, которого

    им удастся привлечь, и делать всё возможное и невозможное для сохранения

    его верности, поскольку если он начнёт гулять, часть его ресурсов может

    быть направлена не обеспечение детей от других женщин. По этой теории

    добрачное воздержание и верность в браке для женщины выработались как

    предмет обмена на мужскую верность – небольшая жертва, поскольку никто не

    замечал никаких эволюционных стимулов для того, чтобы женщина уклонилась от

    соблюдения контракта.

    Задним числом можно заметить, что подозрения должно было возбудить уже

    само совпадение предсказаний этой теории с обычным моральным предписанием –

    подозрение касательно самой модели, поскольку актуальную и бросающуюся в

    глаза склонность женщин к промискуитету (даже в очевидных формах, не говоря

    уже о скрытых) модель эта не объясняла и не могла объяснить.

    Начнём с того, что, если стратегия «обмена её верности на его»

    действительно была оптимумом отбора, не было бы баров для одиноких:

    генотипы, продуцирующие женщин со склонностью торчать в таких барах, были

    бы исключены давным-давно. Но есть и более серьёзная неувязка.

    Исследования материнства/отцовства в современных городских условиях

    (выполненные с гарантией того, что супруг или посторонние не узнают их

    результатов) выявили, что процент плодов адюльтера среди детей, рождённых в

    браке, поразительно высок (часто он находится между 25 и 45%). В

    большинстве случаев номинальный отец об этом не знает, а мать – по самой

    природе вещей – не уверена до получения результатов исследования.

    Эта статистика взывает к объяснению – ведь оказывается, что у женщин

    есть эволюционное побуждение к тому, чтобы гулять. Свет потрясло

    исследование популяций шимпанзе. Самки, отвергающие холостяков с низким

    статусом из своей стаи, гораздо охотнее вступают в связь с холостяками с

    таким же низким статусом из другой стаи.

    Могут быть побуждения, которых мы не понимаем, но оказывается, что

    женщины генетически «хотят» как удержать альфа-самца верным, так и

    обеспечить максимальное генетическое разнообразие своему потомству.

    Максимализация генетического разнообразия увеличивает шансы на то, что

    часть потомства выживает при всех испытаниях, которое готовит ему

    меняющаяся среда (из которых наиболее важны сопутствующие паразиты и

    патогенез).

    Допустим, что Джейн может удержать Тарзана и вырастить четырёх детей.

    Её оптимальная стратегия – отнюдь не рожать всех четверых от Тарзана,

    оптимальным окажется прижить с ним трёх, а четвёртого завести от какого-

    нибудь романтично настроенного чужака – холостяка из другого племени. В

    таком случае гены, обуславливающие сексуальную стратегию Джейн, получат

    пятидесятипроцентную вероятность воспроизводства (независимо от того, кто

    окажется биологическим отцом). И если чужак окажется более приспособленным

    самцом, чем лучший из самцов, которого она может удержать, её дети от этого

    лишь выиграют.

    Это не только человеческая стратегия. Подобное поведение присуще и

    другим видам, затрачивающим много времени на воспитание потомства, особенно

    птицам.

    Итак, эффект вариации предсказывает, что у замужней женщины должны

    быть достаточно сильные генетические побуждения прятаться в кустах с

    другими мужчинами, которые

    a) Живут в другой местности, нежели обычно спаривающееся население,

    и

    b) Физически привлекательны, или талантливы, или умны, или

    c) Обладают другими, социально опосредованными признаками высокой

    приспособленности (такими, как богатство и слава).

    Эта модель также объясняет, почему полиаморизм (идеология открытого

    брака) только сегодня, после эмансипации женщин, оформляется в

    социальное движение, и почему его самыми энергичными сторонниками

    склонны быть женщины. Наши инстинкты еще ничего не знают о

    контрацептивах: «с точки зрения генов» половой акт равнозначен

    репродуктивному поведению. А с точки зрения наших инстинктов

    полиаморизм позволяет замужним женщинам заводить детей от холостых

    мужчин без риска потерять обеспечение от мужа для своих детей. Мужчины

    получают от такой перемены меньше, поскольку они поступаются

    притязаниями на исключительный доступ к ограниченному репродуктивному

    ресурсу своих жён в обмен на, возможно, лишь маргинальное облегчение

    доступа к другим женщинам (по сравнению с традиционной системой,

    сочетающей закрытый брак с частым тайным адюльтером).

    Моногамия с точки зрения биологии

    Тоффлер о любви:

    «В эпоху Первой [аграрной] волны при подыскивании супруга

    люди справедливо задавались вопросом: «Будет ли мой

    предполагаемый супруг хорошим работником? Лекарем?..

    Учителем для наших будущих детей? Хорошо ли будет работать с

    ним вместе?..»

    Когда эти функции семьи в период Второй

    [индустриальной] волны отпали, вопросы изменились.

    Изменение функций семьи отразилось в новых критериях при

    выборе супруга. Они были сведены к одному слову: любовь.

    Завтрашнее появление «электронного коттеджа» может

    легко преодолеть эту прямолинейную логику. Те, кто

    собирается работать дома с женой (или с мужем), вместо того,

    чтобы проводить большую часть бодрствования вне дома,

    должны, очевидно, принимать во внимание не только

    сексуальное и психологическое удовольствие – или,

    фактически, социальный статус.

    Можно представить себе семьи будущего, приобретшие

    добавочные функции, а не потерявшие их… Само определение

    любви может стать иным».

    В основе долговременных взаимоотношений особей заложена, вероятно,

    замаскированная уловка – генетическое стремление к размножению. О

    странностях и попытках и разгадки феномена поведал онлайновый выпуск

    журнала “New Scientist”.

    Вот эпосы нашей цивилизации, может быть, начиная с истории Трои:

    женщины привязаны к мужчинам потому, что им нужна безопасность, а мужчины

    привязаны к избранницам из соображений сексуальной потенции последних.

    Внешне весьма циничная точка зрения, которая, однако, даёт людям

    основу этики моногамии, длительного сосуществования супружеских пар – якобы

    без адюльтеров.

    У большинства видов живых существ на Земле сексуальность самок прямо

    связана со способностью к зачатию (фертильностью). Есть для этого общее

    объяснение: половые отношения требуют значительных затрат энергии и поэтому

    ослабляют организм, а значит, предрасполагают к болезням. Отсюда логически

    вытекает следующая ситуация: самцы легко опознают фертильных самок – и не

    тратят время на поиски тех, кто не может забеременеть.

    Но у некоторых птиц, а также у людей и дикобразов самки обладают

    другими свойствами. Они не имеют внешних признаков фертильности – таких как

    изменение облика и запаха. Они могут с удовольствием заниматься сексом

    практически постоянно, а у самцов этих видов утрачено понимание, что же

    происходит на самом деле.

    Поскольку мужчины не способны понимать состояние женщин, рассуждает

    доктор Магнус Энквист, зоолог из университета Стокгольма, фактор поиска

    ближайшей фертильной партнёрши не работает, поиск ведётся на основе иных

    критериев – поведенческих. Здесь и проявляется сущность времени и стоимости

    выбора, требования некоторых ресурсов.

    Энквист и его коллега из Нидерландского института экологии в

    Ниверслусе Мигель Родригес-Жирон решили разобраться с не вполне чёткой

    задачей. Они построили математическую модель и обнаружили, что в

    определённых условиях именно моногамия является оптимальной схемой

    супружеских отношений. Даже там, где у мужчины бывает много партнёрш по

    сексу (например, в странах Ислама и некоторых регионах Африки), как только

    одна из них временно теряет способность к деторождению, мужчина переходит в

    состояние ожидания и завязывает именно с этой партнершей долговременные

    сексуальные отношения.

    Энквист уверен, что наша европейская культура зациклилась на мужских

    архетипах сексуального поведения, а следовало бы куда внимательнее

    посмотреть в другую, лучшую сторону. Биолог-эволюционист Андерс Мюллер из

    парижского исследовательского центра CNRS заявляет буквально следующее:

    «Всё [у нас в мире] движимо женщинами. После завершения овуляции у самки,

    самцы остаются с ней в мирном и терпеливом ожидании».

    По мнению специалиста в области поведения животных Майка Сайвы-Джоти

    из университета Шеффилда, стандартное понимание моногамии не вполне

    объясняет доминирования женской сексуальной потенции над мужской.

    Несмотря на интуитивную понятность идеи Энквиста и его коллег, до сих

    пор не ясен таинственный механизм моногамии. Среднестатистический мужчина

    предпочитает стабильные супружеские отношения, а вовсе не разнообразие

    бытия Дон Жуана. Судя поверхностно, это влечёт меньшее число потомков от

    праведников, что, в свою очередь, означает якобы неудачу эволюции рода

    людского – за счёт уменьшения вариаций. Контактируя с разными партнёрами,

    самки, по идее, могут продуцировать большее число потомков, наделённых

    более совершенными эволюционными признаками.

    Эта посылка странным образом расширяет тему. Сайва-Джоти утверждает:

    даже в тех парах, которые сходятся на всю жизнь, самки обманывают.

    Орнитологи наблюдали поведение птиц (аистов-однолюбов) и исследовали

    профили ДНК их отпрысков. Так вот, было обнаружено, что большинство птенцов

    появилось на свет в результате беспорядочных связей.

    Но поскольку состояние самок остаётся для их партнёров загадкой, самцы

    могут обманываться бесконечно: они верят своим ощущениям, пребывая в

    удовлетворённости и покое. «Самкам приходится идти на обман, - говорит

    Сайва-Джоти – чтобы их не покинули». Таким образом, вывод один: моногамия

    невозможна без непрерывных обманов.

    Список литературы:

    1) Статья «Монополия: потребительское хозяйство и семья» из журнала

    «Компьютерра» №32 за 2001 год.

    2) Элвин Тоффлер, «Третья волна», 1980.

    3) «Эволюция спаривания человеческих существ: обмен и стратегический

    плюрализм» Стивена Гэнгстада и Джеффри Симсона

    (www.cogsci.soton.ac.uk/bbs/Archive/bbs.gangestad.html).

    -----------------------

    [1] Существует мощное движение за перемещение этого момента в пермативный

    период развития, из чего следует радикальное ограничение права матери на

    распоряжение своим телом, что ставит, в сущности, онтологический вопрос о

    том, насколько само тело и его эманации «собственны»; не случайно на нём

    схлестнулись две единственные выжившие (из ума?) к началу XXI века

    идеологи, претендующие на философское обоснование – либерализм и идеология

    религиозно-церковного возрождения.

    [2] Интересно, что в послесталинском СССР местные «комиссии по

    несовершеннолетним» фактически остались единственным узаконенным органом

    внесудебной расправы.

    [3] Явным провозглашением права на тайну половых отношений. Консерваторы

    никак не поймут, что требовать от пары, собирающейся всупить в половые

    отношения, публично заявлять о своём желании священнику или чиновнику

    государственной структуры – просто неприлично.

    [4] Означает ли это «легализацию проституции»? – это означает легализацию

    сферы секс-сервиса, но не проституции как формы рабства. Секс-сторудник

    (сотрудница) возмездно оказывает услуги своему клиенту, но не принимает на

    себя обязательства оказывать их по приказу «хозяина».

    [5] Например, такой забавный вариант, как гетеросексуальная пара, совместно

    проживающая, и соответственно полностью или частично ведущая хозяйство

    совместно, но не состоящая в половой связи – он распространён шире, чем

    кажется.

    Страницы: 1, 2


    Приглашения

    09.12.2013 - 16.12.2013

    Международный конкурс хореографического искусства в рамках Международного фестиваля искусств «РОЖДЕСТВЕНСКАЯ АНДОРРА»

    09.12.2013 - 16.12.2013

    Международный конкурс хорового искусства в АНДОРРЕ «РОЖДЕСТВЕНСКАЯ АНДОРРА»




    Copyright © 2012 г.
    При использовании материалов - ссылка на сайт обязательна.