Зигмунд Фрейд - Введение в психоанализ (лекции)

А это было действительно так. Вспомните, с каким поразительным фактом мы

встретились, когда начали применять нашу технику свободной ассоциа-

[158]

ции. Мы почувствовали тогда, что наши усилия перейти от элемента сновидения

к его бессознательному, заместителем которого он является, натолкнулись на

сопротивление. Мы говорили, что это сопротивление различается по своей

величине, в одних случаях оно огромно, в других незначительно. В последнем

случае для работы толкования нужно было только несколько промежуточных

звеньев, но если оно было велико, тогда мы должны были анализировать

длинные цепочки ассоциаций от элемента, далеко уходили бы от него и

вынуждены были бы преодолевать много трудностей в виде критических

возражений против этих ассоциаций. То, что при толковании проявляется как

сопротивление, теперь в работе сновидения выступает его цензурой.

Сопротивление толкованию — это только объективация цензуры сновидения. Оно

доказывает нам, что сила цензуры не исчерпывается внесением в сновидение

искажения и после этого не угасает, но что она как постоянно действующая

сила продолжает существовать, стремясь сохранить искажение. Кстати, как и

сопротивление при толковании каждого элемента меняется по своей силе, так и

внесенное цензурой искажение в одном и том же сновидении различно для

каждого элемента. Если сравнить явное и скрытое сновидения, то обнаружится,

что отдельные скрытые элементы полностью отсутствуют, другие более или

менее модифицированы, а третьи остались без изменений и даже, может быть,

усилены в явном содержании сновидения.

Но мы собирались исследовать, какие тенденции осуществляют цензуру и

против чего она направлена. На этот вопрос, имеющий важнейшее значение для

понимания сновидения и даже, может быть, всей жизни человека, легко

ответить, если просмотреть ряд истолкованных сновидений. Тенденции,

осуществляющие цензуру, — те, которые признаются видевшим

[159]

сон в бодрствующем состоянии, с которыми он согласен. Будьте уверены, что

если вы отказываетесь от вполне правильного толкования собственного

сновидения, то вы поступаете по тем же мотивам, по которым действовала

цензура сновидения, произошло искажение и стало необходимо толкование.

Вспомните о сновидении нашей 50-летней дамы. Без толкования она считает его

отвратительным, была бы еще больше возмущена, если бы д-р фон Гуг-Гелльмут

сообщила ей что-то необходимое для толкования, и именно из-за этого

осуждения в ее сновидении самые неприличные места заменены бормотанием.

Однако тенденции, против которых направлена цензура сновидения, следует

сначала описать по отношению к этой последней. Тогда можно только сказать,

что они по своей природе безусловно достойны осуждения, неприличны в

этическом, эстетическом, социальном отношении, это явления, о которых не

смеют думать или думают только с отвращением. Эти отвергнутые цензурой и

нашедшие в сновидении искаженное выражение желания являются прежде всего

проявлением безграничного и беспощадного эгоизма. И действительно,

собственное Я появляется в любом сновидении и играет в нем главную роль,

даже если это умело скрыто в явном содержании. Этот “sacro egoismo”*

сновидения, конечно, связан с установкой на сон, которая состоит в падении

интереса ко всему внешнему миру.

Свободное от всех этических уз Я идет навстречу всем притязаниям

сексуального влечения, в том числе и таким, которые давно осуждены нашим

эстетическим воспитанием и противоречат всем этическим ограничительным

требованиям. Стремление к удовольствию — либидо (Libido), как мы говорим, —

беспре-

----------------------------------------

* Священный эгоизом. — Прим. пер.

[160]

пятственно выбирает свои объекты и охотнее всего именно запретные. Не

только жену другого, но прежде всего инцестуозные, свято охраняемые

человеческим обществом объекты, мать и сестру со стороны мужчины, отца и

брата со стороны женщины. (Сновидение нашей 50-летней дамы тоже

инцестуозно, ее либидо, несомненно, направлено на сына). Вожделения,

которые кажутся нам чуждыми человеческой природе, оказываются достаточно

сильными, чтобы вызвать сновидения. Безудержно может проявляться также

ненависть. Желания мести и смерти самым близким и любимым в жизни —

родителям, братьям и сестрам, супругу или супруге, собственным детям — не

являются ничем необычным. Эти отвергнутые цензурой желания как будто бы

поднимаются из настоящего ада; в бодрствующем состоянии после толкования

никакая цензура против них не кажется нам достаточно строгой.

Но не ставьте это страшное содержание в вину самому сновидению. Не

забывайте, что оно имеет безобидную, даже полезную функцию оградить сон от

нарушения. Такая низость не имеет отношения к сущности сновидения. Вы ведь

знаете также, что есть сновидения, которые, следует признать, удовлетворяют

оправданные желания и насущные физические потребности. Но в этих

сновидениях нет искажения; они в нем не нуждаются, они могут выполнять свою

функцию, не оскорбляя этических и эстетических тенденций Я. Примите также

во внимание, что искажение сновидения зависит от двух факторов. С одной

стороны, оно тем больше, чем хуже отвергаемое цензурой желание, но с другой

— чем строже в это время требования цензуры. Поэтому у молодой, строго

воспитанной, щепетильной девушки неумолимая цензура исказит побуждения

сновидения, которые, например, мы, врачи, считаем дозволенными, безобидными

либидоз-

[161]

ными желаниями и которые она сама десять лет спустя сочтет такими же.

Впрочем, мы еще далеки от того, чтобы возмущаться этим результатом нашего

толкования. Я полагаю, что мы его еще недостаточно хорошо понимаем; но

прежде всего перед нами стоит задача защитить его от известных нападок.

Совсем не трудно найти для этого зацепку. Наши толкования сновидений

производились с учетом объявленных заранее предположений, что сновидение

вообще имеет смысл, что бессознательные в какое-то время душевные процессы

существуют не только при гипнотическом, но и при нормальном сне и что все

возникающие по поводу сновидения мысли детерминированы. Если бы на

основании этих предположений мы пришли к приемлемым результатам толкования

сновидений, то по праву могли бы заключить, что эти предположения

правильны. Но как быть, если эти результаты выглядят так, как только что

описанные? Тогда можно было бы сказать: это невозможные, бессмысленные

результаты, по меньшей мере, они весьма невероятны, так что в

предположениях было что-то неправильно. Или сновидение не психический

феномен, или в нормальном состоянии нет ничего бессознательного, или наша

техника в чем-то несовершенна. Не проще и не приятнее ли предположить это,

чем признать все те мерзости, которые мы будто бы открыли на основании

наших предположений?

И то и другое! И проще и приятнее, но из-за этого не обязательно

правильнее. Не будем спешить, вопрос еще не решен. Прежде всего мы можем

усилить критику наших толкований сновидений. То, что их результаты так

неприятны и неаппетитны, может быть, еще не самое худшее. Более сильным

аргументом является то, что видевшие сон решительнейшим образом и с полным

основанием отвергают желания, кото-

[162]

рые мы им приписываем благодаря нашему толкованию. “Что? — говорит один. —

Основываясь на сновидении, вы хотите доказать, что мне жаль денег на

приданое сестры и воспитание брата? Но ведь этого не может быть; я только

для них и работаю, у меня нет других интересов в жизни, кроме выполнения

моего долга перед ними, — как старший, я обещал это покойной матери”. Или

дама, видевшая сон, говорит: “Я желаю смерти своему мужу. Да ведь это

возмутительная нелепость! Вы мне, вероятно, не поверите, что у нас не

только самый счастливый брак, но его смерть отняла бы у меня все, что я

имею в жизни”. Или третий возразит нам: “Я должен испытывать чувственные

желания к своей сестре? Это смешно; я на нее не обращаю никакого внимания,

у нас плохие отношения друг с другом, и я в течение многих лет не обменялся

с ней ни словом”. Мы могли бы с легкостью отнестись к тому, что видевшие

сон не подтверждают или отрицают приписываемые им намерения; мы могли бы

сказать, что именно об этих вещах они и не знают. Но то, что они чувствуют

в себе как раз противоположное тому желанию, которое приписывает им

толкование, и могут доказать нам преобладание этого противоположного своим

образом жизни, это нас наконец озадачивает. Не бросить ли теперь всю эту

работу по толкованию сновидений, поскольку ее результаты вроде бы и привели

к абсурду?

Нет, все еще нет. И этот более сильный аргумент окажется несостоятельным,

если к нему подойти критически. Предположение, что в душевной жизни есть

бессознательные тенденции, еще не доказательство, что противоположные им

являются господствующими в сознательной жизни. Возможно, что в душевной

жизни есть место для противоположных тенденций, для противоречий, которые

существуют рядом друг с другом; возможно даже, что как раз преобладание

одного по-

[163]

буждения является условием бессознательного существования его

противоположности. Итак, выдвинутые вначале возражения, что результаты

толкования сновидений непросты и очень неприятны, остаются в силе. На

первое можно возразить, что, мечтая о простоте, вы не сможете решить ни

одной проблемы сновидения; вы должны примириться с предполагаемой

сложностью отношений. А на второе — что вы явно не правы, используя в

качестве обоснования для научного суждения испытываемое вами чувство

удовольствия или отвращения. Что нам за дело до того, что результаты

толкования кажутся вам неприятными, даже позорными и противными? Са

n'empeche pas d'exister,* — слышал я в таких случаях молодым врачом от

своего учителя Шарко. Приходится смириться со своими симпатиями и

антипатиями, если хочешь знать, что в этом мире реально. Если какой-нибудь

физик докажет вам, что в скором будущем органическая жизнь на земле

прекратится, посмеете ли вы ему возразить: этого не может быть, эта

перспектива слишком неприятна? Я думаю, что вы промолчите или подождете,

пока явится другой физик и укажет на ошибку в его предположениях или

расчетах. Если вы отстраняете от себя то, что вам неприятно, то вы, по

меньшей мере, действуете как механизм образования сновидения, вместо того

чтобы понять его и овладеть им.

Может быть, вы согласитесь тогда не обращать внимания на отвратительный

характер отвергнутых цензурой желаний, а выдвинете довод, что просто

невероятно, чтобы в конституции человека столько места занимало зло. Но

дает ли вам ваш опыт право так говорить? Я не хочу говорить о том, какими

вы кажетесь сами себе, но много ли вы нашли благосклонности у своего

начальства и конкурентов, много ли рыцарства у своих

----------------------------------------

* Это не мешает тому, чтобы было так (франц.). — Прим.

пер.

[164]

врагов и мало ли зависти в своем обществе, чтобы чувствовать себя обязанным

выступать против эгоистически злого в человеческой природе? Разве вам

неизвестно, как плохо владеет собой и как мало заслуживает доверия средний

человек во всех областях сексуальной жизни? Или вы не знаете, что все

злоупотребления и бесчинства, которые нам снятся ночью, ежедневно

совершаются бодрствующими людьми как действительные преступления? В данном

случае психоанализ только подтверждает старое изречение Платона, что

добрыми являются те, которые довольствуются сновидениями о том, что злые

делают в действительности.

А теперь отвлекитесь от индивидуального и перенесите свой взор на великую

войну, которая все еще опустошает Европу, подумайте о безграничной

жестокости, свирепости и лживости, которые сейчас широко распространились в

культурном мире. Вы действительно думаете, что кучке бессовестных

карьеристов и соблазнителей удалось бы сделать столько зла, если бы

миллионы идущих за вожаками не были соучастниками преступления? Решитесь ли

вы и при этих условиях ломать копья за исключение злого из душевной

конституции человека?1

Вы мне возразите, что я односторонне сужу о войне; она обнаружила самое

прекрасное и благородное в людях, их геройство, самоотверженность,

социальное чувство. Конечно, но не будьте столь же несправедливы к

психоанализу, как те, кто упрекает его в том, что он отрицает одно, чтобы

утверждать другое. Мы не собирались отрицать благородные стремления че-

----------------------------------------

* Версия о том, что источник войн скрыт в психологическом устройстве

человека, является совершенно несостоятельной. Она опровергается

историческим опытом, указывающим на решающую роль социальных факторов в

возникновении войн.

[165]

ловеческой природы и ничего никогда не делали, чтобы умалить их значимость.

Напротив, я показываю вам не только отвергнутые цензурой злые желания

сновидения, но и цензуру, которая их подавляет и делает неузнаваемыми. Мы

подчеркиваем злое в человеке только потому, что другие отрицают его, отчего

душевная жизнь человека становится хотя не лучше, но непонятнее. Если мы

откажемся от односторонней этической оценки, то, конечно, можем найти более

правильную форму соотношения злого и доброго в человеческой природе.

Итак, все остается по-прежнему. Нам не нужно отказываться от результатов

нашей работы по толкованию сновидений, хотя они и кажутся нам странными. А

пока запомним: искажение сновидения является следствием цензуры, которая

осуществляется признанными тенденциями Я против неприличных побуждений,

шевелящихся в нас ночью во время сна. Правда, почему ночью и откуда берутся

эти недостойные желания, в этом еще много непонятного, что предстоит

исследовать.

Но с нашей стороны было бы несправедливо, если бы мы не выделили в

достаточной мере другой результат этих исследований. Желания сновидения,

которые нарушают наш сон, нам неизвестны, мы узнаем о них только из

толкования сновидений; их можно поэтому назвать бессознательными в данное

время в указанном выше смысле. Видевший сон отвергает их, как мы видели во

многих случаях, после того как узнал о них благодаря толкованию.

Повторяется случай, с которым мы встретились при толковании оговорки “auf

stoЯen”, когда оратор возмущенно уверял, что ни тогда, ни когда-либо раньше

он не испытывал непочтительного чувства к своему шефу. Уже тогда мы

сомневались в таком заверении и выдвинули вместо него предположение, что

оратор долго ничего не знал об имеющем-

[166]

ся чувстве. Теперь это повторяется при всяком толковании сильно искаженного

сновидения и тем самым приобретает большое значение для подтверждения нашей

точки зрения. Мы готовы предположить, что в душевной жизни есть процессы,

тенденции, о которых человек вообще ничего не знает, очень давно ничего не

знает, возможно, никогда ничего не знал. Благодаря этому бессознательное

получает для нас новый смысл; понятие “в данное время” или “временно”

исчезает из его сущности, оно может также означать длительно

бессознательное, а не только “скрытое на данное время”. Об этом нам,

конечно, тоже придется поговорить в другой раз.

[167]

ДЕСЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Символика сновидения

Уважаемые дамы и господа! Мы убедились, что искажение, которое мешает нам

понять сновидение, является следствием деятельности цензуры, направленной

против неприемлемых, бессознательных желаний. Но мы, конечно, не

утверждаем, что цензура является единственным фактором, вызывающим

искажение сновидения, и в дальнейшем мы действительно можем установить, что

в этом искажении участвуют и другие моменты. Этим мы хотим сказать, что

если цензуру сновидения можно было бы исключить, мы все равно были бы не в

состоянии понять сновидения, явное сновидение не было бы идентично скрытым

его мыслям.

Этот другой момент, затемняющий сновидение, этот новый фактор его

искажения мы откроем, если обратим внимание на изъян нашей техники. Я уже

признавался вам, что анализируемым иногда действительно ничего не приходит

в голову по поводу отдельных элементов сновидения. Правда, это происходит

не так часто, как они утверждают; в очень многих случаях при настойчивости

мысль все-таки можно заставить появиться. Но бывают, однако, случаи, в

которых ассоциация не получается или, если ее вынудить, она не дает того,

что мы от нее ожидаем. Если

[168]

это происходит во время психоаналитического лечения, то приобретает особое

значение, о чем мы не будем здесь говорить. Но это случается и при

толковании сновидений у нормальных людей или при толковании своих

собственных сновидении. Когда видишь, что никакая настойчивость не

помогает, то в конце концов убеждаешься, что нежелательная случайность

регулярно повторяется при определенных элементах сновидения, и тогда

начинаешь видеть новую закономерность там, где сначала предполагал только

несостоятельность техники.

В таких случаях возникает соблазн самому истолковать эти “немые” элементы

сновидения, предпринимаешь их перевод (Ьbersetzung) собственными

средствами. Само собой получается, что, если довериться такому замещению,

каждый раз находишь для сновидения вполне удовлетворяющий смысл; а до тех

пор, пока не решишься на этот прием, сновидение остается бессмысленным и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26