Жизнь Карла Густава Юнга

фантазиями, подавленными стремлениями, установками. Для разработки теории

Юнга этот тест имел то значение, что при проведении эксперимента выявлялись

фрагментарные «личности», которые у нормального человека находятся в

тени его сознательного «Я», но у шизофреника с выраженной диссоциацией

личности эти Ego выходят на первый план. И появление «духов» в сознании

медиума, и распад личности шизофреника, и «одержимость бесами» получают

свое объяснение — весь легион этих «бесов» уже имеется в нашей душе, а наше

сознательное «Я» является лишь одним из элементов психики, у которой есть

более глубокие и древние слои. Впоследствии Юнг стал относить комплексы к

личному бессознательному, тогда как характеристики особых «личностей»

сохранились за архетипами коллективного бессознательного.

Ни одна новая теория не возникает на пустом месте, из ничего — у Юнга

было много предшественников, в 1910-1912 гг. он находит время для чтения

огромной литературы по мифологии, этнографии, религиоведе-нию, астрологии и

прочим «тайным наукам». Книга «Трансформации и символы либидо» была первой

попыткой синтеза, еще весьма несовершенной, но в ней уже очевидно

присутствуют далекие от фрейдовских идеи. Фрейд в это время работал над

«Тотемом и табу», одной из важнейших для психоанализа книг. Для обоих

онтогенез повторяет филогенез, оба проводят параллели между мифами,

сновидениями, детским и первобытным мышлением. Однако если Фрейд и другие

психоаналитики, писавшие в то время о мифах (Ранк, Абрахам), склонны были

сводить мифы к индивидуальным детским фантазиям, к «принципу удовольствия»,

то Юнг считает мифологию выражением универсально-человеческого,

коллективного бессознательного. Отличие от фрейдизма связано как со

значительно меньшим интересом к детской психологии, так и с несравнимо

более высокой оценкой фантазии. То, что для Фрейда было иллюзией, для Юнга

оказывается родом интуиции. Помимо логического мышления, ориентированного

на приспособление к внешнему миру, имеется иной тип — обращенное вовнутрь

«интровертированное мышление».

Учение о двух типах мышления многими чертами напоминает модные в то

время теории «философии жизни» (Юнг прямо ссылается на Бергсона, писавшего

об интеллекте и интуиции). Влияние на Юнга немецкого романтизма и

«философии жизни», витализма в биологии не вызывает сомнений. Шопенгауэра и

Ницше он читал еще студентом, многотомное исследование романтика начала XIX

в. фон Шуберта он изучал в 1910-1911 гг. Но очевидны их отличия, связанныё

с психологическим подходом Юнга. Так, он часто ссылается на Леви-Брюля,

писавшего о первобытном мышлении как мире «коллективных представлений и

«мистического соучастия». Но у Леви-Брюля подход определяется скорее

социологизмом дюркгеймовской школы, тогда как у Юнга мифологическое

первобытное мышление принадлежит не только давнему прошлому — это

биопсихологическая константа, важнейшее измерение человеческого бытия.

Человек первобытного племени лишь в незначительной мере отрывается от

«матери-природы», у него еще нет субъект-объектной пропасти, созданной

развитым сознанием. Помимо приспособления к внешнему миру, необходимо

сохранять гармонию с внутренним, с унаследованными бессознательными

детерминантами поведения и мышления. Дикарь сохраняет гармонию с помощью

мифов, магии, ритуалов: он еще не знает дифференциации внешнего и

внутреннего, физического и психического, субъекта и объекта. Отрыв сознания

от бессознательного в мифологии часто описывается как «грехопадение», но

столь же часто в мифах содержится и другая оценка — мифы о героях,

поражающих хтонические чудовища, также говорят об этом разрыве с

материнской почвой. Даже в Библии в связи с грехопадением говорится

«станете как боги» («знание добра и зла»). В первобытном обществе мифы и

ритуалы, инициации помогали индивиду в приспособлении к внутреннему миру.

Современное человечество, сделавшее ставку на покорение внешнего мира

силами разума, оказалось в опасном отрыве от жизненной . почвы. Для

логического мышления характерна направленность на внешнюю реальность. Такое

мышление протекает в суждениях, оно словесно, требует усилия воли, оно

утомляет. Требуются образование, воспитание такой направленности —

логическое мышление есть инструмент и порождение культуры. Связанные с ним

наука, техника, индустрия суть орудия контроля над реальностью. В

традиционных обществах логическое мышление было развито значительно слабее,

там еще отсутствовала потребность в усиленной «тренировке» интеллекта.

Юнг высказывает гипотезу, что средневековая схоластика была такого рода

тренировкой для европейской науки нового времени. В отличие от античной

философии, понятия которой еще не оторвались от классических образов

мифологии, схоластика была чисто понятийной игрой, подготавливая тем самым

современную науку. Логическое мышление экстравертивно, т.е. поток

психической энергии направлен преимущественно вовне, к внешнему миру.

Западная цивилизация является предельным случаем экстравертивности: знание

в ней однозначно связывается с силой, властью над природой, могуществом,

рациональным контролем.

Ненаправленное интуитивное мышление представляет собой поток образов,

а не понятий. Оно нас не утомляет. Стоит нам расслабиться, и мы теряем нить

логического размышления, переходя к естественной для человека игре

воображения. Такое мышление непродуктивно для приспособления к внешнему

миру, зато оно необходимо для художественного творчества, мифологии,

религии, внутренней гармонии. «Все те творческие силы, которые современный

человек вкладывает в науку и технику, человек древности посвящал своим

мифами. В сновидениях контроль логического мышления ослабевает и у

современного человека, он снова вступает в утраченное им царство мифологии.

Но современное человечество, совершившее горделивый отказ от

«предрассудков», насчитывает лишь с десяток поколений. В коллективном

бессознательном осели праформы, которые находят свое выражение именно в

мифах. Даже если бы все религиозно-мифологические традиции были одним

ударом уничтожены, то вся мифология возродилась бы уже в следующем

поколении, поскольку символы религии и мифологии укоренены в психике

каждого индивида, они унаследованы нами от тысяч поколений. Массы всегда

живут мифами, от них в переходные эпохи могут избавиться лишь небольшие

группы людей, да и они крушат старые мифы, освобождая место для новых; но

это «новое» в действительности есть лишь забытое старое.

Эти идеи мы найдем во всех последующих трудах Юнга. Другим важным и

решающим для разрыва с Фрейдом — было положение о несексуальной природе

либидо. Фрейд связывал в то время психическую энергию с сексуальным

влечением (впоследствии им был введен и «инстинкт смерти»). Для Юнга либидо

есть психическая энергия вообще, она лишь в отдельных невротических случаях

выступает как сексуальное влечение. Фрейд рассматривал душевные процессы с

помощью физикалистской модели, в которой определяющую роль играл жесткий

детерминизм. Для Юнга психические процессы наделены целесообразностью;

можно сказать, что фрейдовское понимание причинности является

демокритовским. а юнговское — аристотелевским. Психика является для Юнга

саморегулирующейся системой, в которой происходит постоянный обмен энергией

между ее элементами. Энергия рождается из борьбы противоположностей.

Основополагающей для Юнга является идея «единения», «сбегания друг к другу»

противоположностей. Обособление какой-либо части психики ведет к утрате

энергетического равновесия. Когда сознание отрывается от бессознательного,

а именно это происходит у современного человека, бессознательное стремится

«компенсировать» этот разрыв. В неожиданных ситуациях, когда возникают

затруднения, с которыми не в силах справиться сознание, бессознательное

проявляет свою компенсаторную функцию, подключается энергия всей психики.

Нужно только уметь «слушать», что говорит бессознательное, прежде всего в

сновидениях. Давление бессознательного, «вторжения» его содержаний в

сознание могут вести не только к индивидуальным психозам. но и к

коллективному безумию. Светильник разума тогда захлестывают темные воды

бессознательного, разного рода «вожди» делаются медиумами до- или

сверхчеловеческих сил. Массовые движения, политические события нашего века

Юнг объяснял именно такого рода «вторжениями» - основанием для этого служил

его личный опыт конфронтации с коллективным бессознательным.

После разрыва с Фрейдом Юнг оказывается в полном одиночестве. Он

уходит со всех постов в Психоаналитической ассоциации, покидает и

университет. Отношения с швейцарскими медиками были давно испорчены (Юнг

ушел из Бургхёльцли еще в 1909 г.), он сталкивается с полным непониманием

во врачебной среде, порываются отношения почти со всеми прежними друзьями и

знакомыми. Начался критический период, который сам Юнг называл временем

«внутренней неуверенности, даже дезориентации». Этот период длился примерно

б лет, до 1918 г., причем начальная его стадия была чрезвычайно

болезненной, почти психотической. Юнг снимает все запруды с пути

бессознательных образов, отдается их потоку, и они заполняют сознание. Эти

образы приобрели особенно чудовищный характер весной и летом 1914 г.: вся

Европа утопает в крови, в ней плавают обрубки человеческих тел, реки крови

подступают к Альпам. Эти фантазии неожиданно прекратились, когда

галлюцинации стали реальностью первой мировой войны. По воспоминаниям Юнга,

войны он никак не ожидал, полагая ее невозможной, и видел в своих видениях

скорее предчувствие социальной революции в какой-нибудь из европейских

стран. «Прорыв» бессознательного в его сознание он считал частным случаем

того, что происходило с меньшей очевидностью в душах всех европейцев -

войны рождаются в психике индивидов, делающихся игрушками сил,

превозмогающих благие сознательные намерения. Из этого личного опыта

конфронтации с бессознательным рождается и вся система психотерапии Юнга он

преодолел близкое к психотическому состояние сам, теперь он знал, как

лечить других. Итогом шести лет непрерывной медитации были составленные в

то время (и до сих пор в силу их личного характера неопубликованные)

«красная» книга с записями и рисунками сновидений, а также Septem Sermones

ad Mortuos, опубликованная небольшим тиражом — от имени гностика Василида

Александрийского — книга, в которой нашли отражение и видения той поры,

сопоставимые с гностицизмом

«Психологические типы» являются первой зрелой работой Юнга, в которой

уже реализован синтез его психиатрического и психотерапевтического опыта,

научных наблюдений, религиозно-философских, культурологических и

этнографических идей. Ранее сформулированные идеи об экстравертивном и

интровертивном мышлении получили окончательный вид, проводится детальный

анализ психологических типов и функций. К тому времени круг идей Юнга уже

окончательно сформирован, в дальнейшем будет происходить приращение

материала и углубление теории, но основные контуры последней уже отчетливо

видны.

Из книг, оказавших определенное влияние на Юнга в период,

непосредственно предшествующий этой зрелости мысли, следует отметить

вышедшую в 1917 г книгу немецкого теолога Р. Отто «Священное» В ней

проводится феноменологическое описание опыта «нуминозного», божественного

как величественного, дающего полноту бытия, но в то же время ужасающего,

переполняющего страхом и трепетом Но если у Отто речь идет о восприятии

сверхъестественного в духе иудео-христианской традиции, да еще "в

специфически лютеранском ее прочтении, то Юнг употребляет термин

«нуминозное» в более широком смысле Перед трансцендентным иудео-

христианским Богом человек чувствует, что он лишь «прах и пепел», «персть

земная», тогда как у Юнга нуминозное связывается с опытом архетипов

коллективного бессознательного

В мифах, сказках, религиях, тайных учениях и произведениях искусства

спутанные, воспринимаемые как нечто страшное, чуждое нам образы

превращаются в символы, становящиеся все более совершенными по своей форме

и все более общими по своему содержанию. Постепенно формируются мировые

религии, которые «содержат изначально тайное сокровенное знание и выражают

тайны души с помощью величественных образов. Их храмы и священные писания

возвещают в образе и слове освященные древностью учения, сочетающие в себе

одновременно религиозное чувство, созерцание и мысль». Чем прекраснее,

грандиознее такой образ, тем дальше он от индивидуального опыта, тем больше

опасность превращения живой религии в окостеневшую догматику. Когда-то

античные божества умерли, и на их место пришло христианство, которое,

впрочем, в своих ритуалах и мистериях унаследовало очень многое от

эллинистических религий. Католицизм был той формой, которая пронизывала и

организовывала все стороны средневековой западноевропейской жизни. Как и

все другие религии, христианство располагало тогда «магической защитной

стеной» против жуткой жизненности, таящейся в глубинах души Такой стеной

являются символы и догматы, способствующие ассимиляции колоссальной

психической энергии архетипических образов.

Историю протестантизма Юнг назвал «хроникой штурма» этих священных

символических стен. Протестанты обескровили церковь, лишили ее языческих

обрядов и ритуалов, подорвали авторитет духовенства, избавили прихожан от

исповеди, вменив им в обязанность читать Библию и слепо верить. Результатом

являются утрата церковной жизни, омертвелость догматов, развитие историко-

филологической критики Библии. Символы утратили свой наглядно-образный

характер, стали формулами, совершенно бессмысленными для быстро

развивавшегося научного мировоззрения. В традиционном обществе символы,

произрастающие из глубин психики, проецируются вовне, образуя упорядоченный

космос. В таком мире человеку легко жить, все стоит на своих местах, имеет

цель и смысл И дикарь, и человек традиционной культуры каждым своим

действием воспроизводил мифологический праобраз; он чувствовал себя

реальным лишь в той мере, в какой он был причастен божественному порядку,

мировым космическим циклам. В иудео-христианском монотеизме эти циклы были

разорваны, мировое время стало линейным, необратимым, но христианство все

же преодолевало, по словам М. Элиаде, «ужас истории», поскольку обещало

окончательное преодоление времени, победу над тьмой и хаосом, страданием и

самой смертью Кроме того, в средневековом христианстве оставалось очень

много языческого — именно ему объявил войну протестантизм.

С разрушением стены символов «огромное количество энергии тем самым

освободилось и двинулось по старым каналам любознательности и

приобретательства, из-за чего Европа стала матерью драконов, которые

пожрали большую часть Земли» За Реформацией последовало Просвещение, стали

развиваться наука, техника, индустрия. Разложенный на формулы символический

космос оказался чуждым человеку; «расколдование мира» привело к духовной

опустошенности, конфликтам, войнам, абсурдным политическим и социальным

идеям и, конечно же, к колоссальному росту числа психических заболеваний

Когда символических стен более нет, то энергия архетипов не

усваивается, они вторгаются в сознание в виде психотического образа

мистических видений, политических пророчеств «вождей». Понятно, что по

своему содержанию последние остаются мифологическими — Юнг видел в национал-

социализме выход на поверхность германского язычества, тогда как в

коммунистической идеологии для него было очевидным присутствие мифа.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:

1. «Воспоминания, сновидения, размышления»,К.Г.Юнг, Киев,1994 Г.

2. «Аналитическая психология, прошлое и настоящее»,

К.Г.Юнг, Москва, 1995 г.

3. «Душа и миф, шесть архетипов», К.Г.Юнг, Киев—Москва, 1997 г.

Страницы: 1, 2, 3