Один из самых захватывающих периодов развития
зарубежной журналистики - американская журналистика золотого десятилетия,
"века джаза". На стыке двух веков, девятнадцатого и двадцатого, США
пережило стремительный взлёт и развитие экономики, науки, техники, культуры,
подарившей миру пестроту джаза - а затем падение в глубокую Великую Депрессию.
Это бурное время, - в особенности время между двух войн, - принято считать
пиком развития США, давшим основу для последующего становления страны как
великой экономической державы. Принято считать, что не только огромные удачи и
успех закаляют человеческий характер, но и трудности, тяжёлый, а зачастую и
кровавый опыт, выковывают из нас силу личности. Это суждение вполне можно
спроецировать и на весь ход мировой истории: совсем ещё молодая, по сравнению с
европейскими странами, Америка, стремительно пыталась в культурном,
историческом, экономическом аспекте нагнать всё то, что пережили и прошли в
развитии Германия, Франция, Россия за многие века. Свой опыт она получила в
"сжатой", "ускоренной экстра-версии". Эдакий курс молодого
бойца. Именно поэтому американская журналистика того времени представляет собой
такое обширное и разнообразное поле для изучения: подогреваемая быстро
сменяющими друг друга событиями в политической и культурной области, она
развивалась семимильными шагами. Разнообразная, насыщенная информацией,
сформированная неординарными, выдающимися личностями, журналистика вызывает
неподдельный интерес ещё и потому, что уже тогда она была американской. Не
европейской: складывались черты определённого менталитета, характерных
национальных особенностей, языковых, идеологических. Америку справедливо
называют "сборной солянкой" всех народов: французов, голландцев,
англичан. Но солянка эта, переплавившись в одном котле, начинала выдавать свой
собственный, уникальный продукт. Чтобы утвердиться в этом мнении, достаточно
проанализировать несколько крупнейших произведений американских журналистов и
писателей. К примеру - Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
Фицджеральд - типичный представитель
"золотой джазовой молодёжи". "Золотой" - ещё и потому, что
происходил он из весьма обеспеченной ирландской семьи. Он получил хорошее
образование: Академия Сан Пауло, Принстонский университет. Практически всю свою
жизнь, творчество и всего себя Фицджеральд посвятил человеку, чей образ найдёт
в последствии отражение в произведении "Ночь нежна" - Зельде Сейр.
Именно вдвоём с Зелдой они составят "сливки джазовой молодёжи": оба
богатые, молодые, красивые. Они эпатировали публику скандальными выходками,
много пили и постоянно изводили друг друга скандалами. Они были реальным
отображением мечтаний многих и многих своих сверстников, "принцем и
принцессой", ожившими героями романов Фрэнсиса Скотта. Но удивительную
историю молодости, роскоши и безумства ждал конец, столь же прекрасно
вписывающийся в романы Фицжеральда, сколь и весь образ жизни. Зельду мучили
приступы помутнения рассудка, она постепенно сходила с ума: алкоголь всё-таки
неминуемо разрушает клетки мозга. В 1930 году ей был поставлен диагноз -
шизофрения.
Битва за сохранение семьи, отчаянные попытки
спасти близкого человека нашли отражение в романе "Ночь нежна".
История Николь Уоррен и ика Дайвера - суть история самих Фрэнсиса и Зельды. Как
и многие другие произведения Фицджеральда, роман этот в первую очередь посвящён
попытке разгадать психологию, понять внутренний мир богатых людей. И даже не
просто богатых, но очень богатых. Для Фицджеральда непреложной остаётся одна
истина: богатство, как это ни парадоксально, не измеряется для него количеством
денег. Богатство - это принадлежность к касте. Это возможность проникнуть в
замкнутый круг, закрытый и яростно отгороженный от всего мира. Богачи для писателя
равно аристократы. Но аристократы это не по крови и не по духу даже, это не
"породистые интеллигенты". У Фицджеральда - аристократия доллара,
люди, которые живут иной, слишком красивой и слишком недоступной жизнью.
Небожители, которые, если и спускаются к простым смертным, то лишь на миг,
напомнить, что им, обычным людям, никогда не хватать звёзды с неба. И порой эта
недосягаемость играет с людьми злую шутку: с людьми, сколотившими состояние,
сызмальства мечтавшими прорваться в элитные слои, и понявшими вдруг, что у них
нет ни малейшего шанса, никогда и ни при каких условиях. Слишком высокий забор,
обтянутый колючей проволокой, разъединяет "очень богатых" и остальных
людей.
Богачи - Уоррены в романе "Ночь нежна"
- душевные пустышки, потребители и не более. Не они имен сгубили главного героя
Дика Дайвера. Но они представляют собой ту среду, социальное окружение,
бездушное и замкнутое, которое сводит творческого, свободного человека к самым
низам. В свою очередь, невозможно однозначно утверждать, что, несмотря на всю
душевную скупость, богатство так затмевает и слепит глаза обыкновенным людям,
что они слепо тянутся к этому холодному солнцу, надежде вырвать свой кусок
пирога. Ответную реакцию на жизнь "богатых и красивых", столкновение
двух социумов, можно описать как недоверие. Видя пренебрежительное к себе
отношение, люди, находящиеся за пределами круга долларовой аристократии, не
смотрят слепо на прожигателей жизни. В душе их начинает зарождаться ненависть.
Именно ненависть к неработающему классу. И в этом столкновении социальных
кругов, их взаимном неприятии друг друга находит отражение идеологическая
обстановка, сложившаяся в "век джаза", а точнее, несколько позже.
После 1930 годов - именно тогда был написал роман, - страну охватила Великая депрессия.
Это было так называемое красное десятилетие, время, когда подталкиваемые
безработицей и голодом, американцы всё чаще обращались мысленно к
социалистическим странам, ища хотя бы в них мало-мальски подходящий выход из
безнадёжного своего положения. Счастье давно уже воспринималось американцами
как материальное благополучие, а все остальные блага, декларируемые
американским буржуазным обществом, - свобода, равенство, - давно стали
производными от туго набитого кошелька. Американцы сами загнали себя в узкие рамки
долларового стереотипа, они отчаянно стремились выкарабкаться из непривычного
состояния безденежья, при этом ненавидя тех, кого депрессия не коснулась, кто
навсегда поселился в золотой клетке роскоши.
И этот диссонанс, слишком очевидное различие
между "долларовой аристократией" и остальной Америкой и послужило
искрой, воспламенившей талант Фицджеральда.
Произведения его, стали вопросительным знаком
между двумя условными единицами, единицей "джазовых золотых птенцов",
ярким представителем коих он являлся, и людьми обыкновенными, пусть даже и
богатыми, но не зачисленными в штат аристократов. "Что принёс нам век
джаза, что принесут годы депрессии?", - спрашивал он в своём эссе
"Отзвуки века джаза". И сам не мог ответить на поставленный вопрос.
Он не мог разделить чёрное и белое, не брался критиковать или оценивать тот
круговорот событий и вихрь жизни, который закрутил его и многих других, ему
подобных. Просто жил в вихревой суете карнавала. И в предчувствие катастрофы.
Каким же был век джаза по Фицджерльду?
"Это
был век чудес, это был век искусства, это был век крайностей и век
сатиры". В отличие от предыдущих поколений, пытавшихся строить новый свет
и находившихся постоянно в исполнении неких "Великих начинаний", дети
"века джаза" совершенно не интересовались политикой. Они вообще не
интересовались ничем, кроме секса и музыки. Секс, раскрепощённость стали
флагманами новой молодёжи, новая музыка чёрных - их Марсельезой. Они
сознательно переставляли с ног на голову моральные устои своих родителей,
восстанавливая их против себя, - а порой и изменяя их собственные мысли и
привычки, заставляя переучиваться (невиданный прецедент яйца, научившего
курицу).
Образ жизни американцев того десятилетия,
межвоенного затишья, 1920, воссоздаёт полную картину происходящего в мире.
Европе было не до свинга, не до биг-бэндов: она зализывала раны, нанесённые
Первой мировой. Впервые США обогнала своих вечных учителей, наставников и
создателей, чей авторитет давно стёрся и забылся. Штатам хотелось доказать, что
они - лучше, умнее, сильнее, Новый свет, а не дряхлое европейское корыто.
Первая мировая война позволила это сделать. Война не затронуло Америку, не
разрушило её до основания, а молодёжь, цвет нации, не был расстелян-убит-в
плену. США набирали силу, заново открывали свои ресурсы, учились восхищаться
собственной страной, в которой - вдруг! - открылось всё, что только необходимо
для красивой жизни под ритм джаза.
"Но мы так и не тронулись с места. Кто-то
где-то грубо просчитался, и самой дорогостоящей оргии в истории пришел
конец" - написал Фицджеральд. На смену кротким юбкам пришли глухие платья,
пижамы заменили купальники, ведь девочки, плясавшие когда-то джаз, старели и
полнели неминуемо. Окончилась жизнь в кредит: как можно идти куда-то вперёд,
если единственное, что делаешь изо дня в день - это пьёшь и гуляешь.
Когда-нибудь выпивка закончится, а денег, чтобы купить новую, не станет.
Да
и парнишка, так резво бегавший только что в соседний магазин, теперь кряхтит от
ревматизма. Вот он, результат это века, "века джаза". Точнее - отсутствие
результата.
Завершить разговор об американской литературе и
журналистике хотелось бы писателем, без которого неспокойные годы двадцатого
века, годы "джаза" и двух войн, теряют свой вес и свою мощь. Это -
Роберт Пенн Уоррен со своим психологически-политическим романом "Вся
королевская рать".
Обладатель Национальной книжной и Пулитцеровской
премии, Уоррен если не сформировал, то определённо внёс неоценимый вклад в
развитие американской литературы. Как в смысловом, идейно отношении, так и в
отношении языковом. Перевод названия книги на русский язык суть перевод строчки
из знаменитого детского стихотворения про Шалтая-Болтая: "Вся королевская
конница, вся королевская рать не может Шалтая Болтая поднять".
А станет ли королевская рать поднимать своего
Шалтая? И от чего это зависит? Ведь вполне может быть, что королевской рати так
надоела служба, что она с радостью махнёт рукой и на опротивевшего короля, и на
надоевшего Шалтая, - и уйдёт, куда глаза глядят. Вот - главные вопросы романа
Уоррена.
"История Вилли Старка и история Джека
Бердена, в некотором смысле, - одна история" - говорит рассказчик. Джек
Берден - секретарь губернатора Вилли Старка. Его прислуга, его
"рать". Как же может их история быть единой? Но, выполняя разные
задачи, играя в разные игры, оба героя знаю, что цена их жизням одинакова. И
даже шутливо переплетаются они, эти жизни: Старк отнимает у Бердена любимую
женщину, толкает на отцеубийство. Это не просто сделка по работе, это кровная
связь между двумя людьми, в свою очередь крепко привязанными к системе.
История Джека Бердена - это история человека
практически без лица. Всю свою жизнь он отдал работе, он живёт и дышит Вилли
Старком. И когда последний толкает его на подлость по отношению к человеку,
которого Джек безоговорочно уважает, с которым связан самыми светлыми детскими
воспоминаниями, он безоговорочно идёт на поводу у своего тирана. Испытывая муки
совести, да. Страдая. Но не имея возможности уйти с работы, которая завладевает
его жизнью.
Вилли Старк же - губернатор, появившийся из воздуха,
просто человек удачи, которому однажды судьба подкинула шанс стать политиком.
Хороший политик из него получился? Да. Хороший человек? На этот вопрос
однозначно ответить нельзя. У Вилли своя теория: он делает добро из зла, потому
что больше его делать не из чего. Поэтому такими странными кажутся методы:
нанять банду подонков, чтобы терроризировать противника; шантаж и
вымогательство, и угрозы. Ради больницы, ради лучшей больницы на свете. Цель не
оправдывает средства? Отнюдь, кажется, что оправдывает. И это - самое трудное,
когда приходится делать выбор между своей жизнью и системой.
Человечность - главный постулат романа Уоррена.
Человек, а не политическая машина: писатель, несомненно, отдаёт предпочтение
первому, не второму. Для Америки, пережившей бум "разгребателей
грязи", видевшей рост огромных титанических магнатов, которые подчиняли
своим целям и прихотям половину мира, роман "Вся королевская рать" -
словно призыв не идти на поводу у бездушной машины, не ставить во главу угла
корыстные цели. Ни свои, ни чужие тем более. Королевская рать не должна лететь
в тартар следом за Шалтаем Болтаем, за королём: в королевской рати тоже служат
люди. Обычные, живущие своей жизнью и своей судьбой. И имеющие право на
спокойное счастье.