Современные теории о государстве

власть сохраняет свой политический характер. «Политическая власть в

собственном смысле слова — это организованное насилие одного класса для

подавления другого». [13]

«Насилие, — отмечает Маркс, — является повивальной бабкой всякого

старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть

экономическая потенция». Политического аспекта насилия, продуцируемого

государством, касается Энгельс. Он пишет: «..государство есть лишь

преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в

революции, чтобы насильственно подавить своих противников.... пока

пролетариат еще нуждается а государстве, он нуждается в нем не в интересах

свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится

возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает

существовать». [9] Это высказывание Энгельса Ленин считает «одним из самых

замечательных, если не самым замечательным рассуждением в сочинениях Маркса

и Энгельса по вопросу о государстве». Из слов Энгельса вытекает, что

государство, которое пролетариат использует в целях насильственного

подавления противников рабочего класса, не признает свободу для них. Но

обеспечивает ли оно (в состоянии ли обеспечить) свободу самому

пролетариату? Ведь давно и хорошо известно непреложное правило: всякий раз,

когда под вопрос ставится та или другая свобода (не говоря уже об изъятии

из сферы свободы, насильственном подавлении определенной социальной

группы), ставится под вопрос и свобода вообще. И об этом писал не кто иной,

как Маркс.

Помимо карательно-репрессивной функции государства Маркс и Энгельс

выявили и иные социальные свойства, иные (напрямую не связанные с насилием)

способы жизнедеятельности. Однако в идеологии революционного

социалистического движения почти вся совокупность воззрений Маркса и

Энгельса на природу государства была сведена к формуле: «государство —

организация для систематического насилия одного класса над другим (одной

части населения над другой)».

Помимо социально-классовых и собственно внутри научных причин,

побуждавших Маркса и Энгельса заниматься вопросом о будущем государства и

права, имелся еще один момент — идеологический, требовавший пристального

внимания к данному вопросу. Существенным компонентом идейно-политической

жизни 40—90-х гг. XIX в. являлись всевозможные проекты устройства власти в

свободном от эксплуататорских порядков мире, выдвинутые теоретика ми

утопического социализма, анархизма и т. п. По этим проектам общественное

мнение судило о намерениях коммунистов; в немалой степени через них

определялось отношение к коммунистическому движению. Такое положение вещей

придавало Марксу и Энгельсу дополнительный импульс обрисовать вероятное

состояние публичной власти в условиях предвозвещенной ими коммунистической

формации.

Маркс и Энгельс показали, что публичная власть есть функция управления

обществом. Она реализует сознательно осуществляемое централизованное

согласование индивидуальных поведений и придает всей этой бесконечной массе

действий ориентацию, целесообразную для данной социальной системы.

Специфические орудия и способы публичного властвования меняются от эпохи к

эпохе, будучи детерминированы различными комплексами господствующих

производственных отношений, разными типами социокультуры и т. д.

Непреходящей остается потребность любого общества в публичной власти. Свое

понимание судеб власти при коммунизме Маркс и Энгельс развивают,

отправляясь от этих позиций.

В «Манифесте Коммунистической партия» указывается: «Когда в ходе

развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в

руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой

политический характер». [13] Трудно выразительнее и однозначнее изложить

мысль о «продолжении» публичной власти в том обществе, где будут преодолены

«классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации

индивидов». Маркс и Энгельс не ограничиваются здесь формулированием только

этой мысли. Они предсказывают неизбежность изменения характера публичной

власти в будущем обществе (утраты ею черт политической власти), Описываются

также условия и время, при которых закономерно произойдет окончательное

сбрасывание с публичной власти ее политических покровов.

Перемены, которые предстоят публичной власти, Маркс прямо ставит в

зависимость от развития коммунистической формации в целом. В исторической

эпохе, которую откроет акт ниспровержения классового господства буржуазии,

Маркс различает три периода; 1) переход от капитализма к первой ступени

коммунистического общества — социализму; 2) первую (низшую) фазу

коммунистического общества; 3) высшую фазу коммунизма. В политическом плане

переход от капитализма к социализму специфичен тем, что государство данного

периода должно быть орудием диктатуры пролетариата, его социальной власти и

решать задачи, обусловливаемые продолжающейся классовой борьбой,

сопротивлением свергнутых классов, искоренением частной собственности,

строительством социалистического общества. [19]

Продолжая такой ход Марксовых мыслей, Энгельс формулирует

принципиальную позицию Маркса и свою по вопросу о происхождении и отмирании

государства: «Итак, государство существует не извечно. Выли общества,

которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и

государственной власти. На определенной ступени экономического развития,

которая необходимо была связана с расколок общества на классы, государство

стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми

шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих

классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой

помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в

прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство.

Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и

равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда,

где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с

бронзовым топором». [13] Сегодня эти выводы и прогнозы далеко не во всем и

далеко не всем кажутся реалистичными.

Коммунизм, полагали Маркс и Энгельс, явит собой высокоорганизованный,

гармоничный и планомерно развивающийся «союз свободных людей». Как никакой

другой строй до него, он будет нуждаться в едином и научно обоснованном

руководстве важнейшими аспектами общественной жизни. Орудием такого

руководства, средством упорядочения и оптимизации данной социальной

структуры выступит публичная власть, которая получит должное предметно-

материальное и организационно-техническое воплощение в системе

соответствующих учреждений, связей и процедур.

Правда, остается неясным, как конкретно удастся, по Марксу и Энгельсу,

избежать пришествия «казарменного коммунизма», если пролетарии уничтожат

мир частной собственности, если в ходе коммунистической революции те, кому

в ней нечего терять, кроме своих цепей, насильственно ниспровергнут весь

существующий общественный строй. Ведь создатели «научного социализма» не

предусмотрели конституирования в пост буржуазном обществе правового

государства, отвергли принцип разделения властей; они ничего не говорили о

необходимости сохранения политического и идеологического плюрализма,

обещали в будущем преодоление «узкого горизонта буржуазного права» (а

широкие горизонты какого-либо другого права не обозначили).

История — самый беспристрастный и мудрый Учитель — очень строго

проэкзаменовала марксистское учение о государстве и праве на предмет его

соответствия реальностям эпохи. По итогам этого нелицеприятного экзамена

сегодня происходит существенная переоценка ценности и актуальности данного

учения. Но как бы ни видоизменялись подходы к тем или иным взглядам Маркса

и Энгельса на политику, государство, право, закон, как бы ни варьировались

их оценки, одно остается несомненным: эти взгляды навсегда вошли в историю

всемирной политико-юридической мысли, составляют ее солидный пласт. Они

сыграли и играют значительную социальную роль. Без всестороннего постижения

марксизма невозможно представить истинной картины политической и духовной

жизни мира XIX и XX вв. [9]

1.3. Социологическая теория государства. Л. Гумплович

Основные труды Людвига Гумпловича (1838—1909) по вопросам государства:

«Раса и государство. Исследование о законе формирования государства»,

«Общее государственное право». Свое мировоззрение Гумплович называет

реалистическим. В его рамках и с позиций социологии он рассматривает

проблемы, связанные с происхождением, сущностью, организацией и ролью

государства.

Борьба за существование является, по Гумпловичу, главным фактором

социальной жизни. Государство полностью находится в сфере действия данного

фактора. Эта борьба — вечный спутник человечества и главный стимулятор

общественного развития. Практически она выливается в борьбу между

различными человеческими группами. Каждая из них стремится подчинить себе

другую группу и установить над ней господства Очевиден высший закон

истории: «Сильнейшие побеждают слабейших, сильные немедленно объединяются,

чтобы в единении превзойти третьего, тоже сильного, и так далее». Изобразив

подобным образом высший закон истории, Гумплович утверждает: «Если мы четко

осознаем этот простой закон; то кажущаяся неразрешимой загадка политической

истории будет разгадана нами». [17]

Истоки постоянной беспощадной борьбы человеческих групп между собой

Гумплович объясняет неоднозначно. С одной стороны, он указывает в качестве

ее причины расовые различия между ними (правда, раса для него не

биологический, а прежде всего социокультурный феномен). С другой стороны,

он усматривает конечную причину социальных конфликтов в стремлении людей к

удовлетворению своих материальных потребностей. Этому стремлению Гумплович

придает чуть ли не универсальное значение: «Всегда и всюду экономические

мотивы являются причиной всякого социального движения, обусловливают все

государственное и социальное развитие». [17] Однако первое объяснение со

вторым остаются у него несвязанными.

В самую отдаленную эпоху, полагает Гумплович, конфликты, войны между

отдельными родами за овладение тем или иным имуществом завершались

уничтожением побежденной группы. Позднее людей из таких групп стали

оставлять в живых и превращать в рабов, эксплуатировать. Победители (ими

оказывались расы с более высокими интеллектуальными способностями и лучшей

воинской дисциплиной), чтобы упрочить свое господствующее положение и

держать в повиновении поверженных, должны были предпринимать ряд

организационных и иных мер. Их результатом явилось возникновение

государства.

Отныне к войнам между расами я государствами прибавилась еще борьба

внутри самого государства. То, что некогда было борьбой антропологически

различных орд, на стадии цивилизации трансформируется в борьбу социальных

групп, классов, сословий, политических партий. Сопоставление (если даже не

отождествление) конфликтов первобытных орд с взаимоотношениями современных

классов и политических партий никак нельзя признать научно корректным. Оно

свидетельствует, по меньшей мере, о серьезном недостатке историзма в

«реалистической» трактовке Гумпловичем важнейших социально-политических

явлений.

Посчитав, что государство формируется в результате подчинения одной

человеческой группы (слабейших, побежденных) другой группе (сильнейших,

победителей) в качестве средства удержания порядка господства —

повиновения, Гумплович выступает категорически против того, чтобы

характеризовать государство как орган умиротворения, примирения

противоречивых интересов. Ему суждено быть органом принуждения, насилия.

Согласно Гумпловичу, существование общества без государственного

принуждения невозможно.

Поскольку всю деятельность любого государства обусловливает в первую

очередь потребность охранять и укреплять отношения господства — подчинения,

пронизывающие общественное целое сверху донизу, постольку будет верно,

полагает Гумплович, квалифицировать государство так: «Естественно выросшая

организация господства, призванная поддерживать определенный правовой

порядок». Активность государства не ограничивается, по Гумпловичу, одним

лишь гарантированием определенного правопорядка. Он чрезвычайно

преувеличивает роль государственности. Типично в этом плане следующее его

высказывание: "То, чем человек обладает как своим высшим достоянием (кроме

данной ему самой природой жизни): свободой и собственностью, семьей и

личными правами — всем этим он обязан государству. Однако не только

отдельный индивид получает высшие ценности из рук государства. Вся

совокупность людей, образующих государство, благодаря нему ведет достойное

человеческое существование». [19] Приведенное высказывание — образчик

откровенной апологии государства, которое желают выдать за благодетеля,

заботливого опекуна индивида и общества. Гумплович на австрийской почве

продолжил традицию идейно-теоретического обоснования культа

государственности.

Дух этого «государственничества» очень заметно отразился на

интерпретации Гумпловичем общих вопросов права. Рассматриваемое с внешней

стороны, утверждает он, право выступает «лишь воплощением предписаний

государственной власти». Изнутри оно наполнено нравственностью, которая

служит ему неиссякаемым источником. В рождении права решающее слово также

принадлежит государству. В догосударственном состоянии не было никакого

права. Только будучи кристаллизованной, в государственных законах,

нравственность становится правом. Последнее целиком обязано государству,

как своим рождением, так и последующим существованием.

«Для государства,— пишет Гумплович, — право и правопорядок, если на них

смотреть с высоты история, суть лишь средства». Не более того. Их физически

нет в качестве автономных, отдельных от государства образований. Поэтому

Гумплович отрицает наличие «неотчуждаемых прав человека». С его точки

зрения, они — иллюзия, плод самообожествления индивида, превознесение

ценности жизни человека. Бытие государства совершенно несовместимо с

«неотчуждаемыми правами человека». Люди должны выбирать: или государство с

характерной для него властностью, или анархия. Гумплович, однако, явно

сузил диапазон политического выбора. Люди XIX и XX столетий имели

возможность выбирать не между государственностью и анархией, но между

разными конкретными формами государства и типами властвования. Исторический

опыт показывает, что здесь не всегда удачными оказывались делавшиеся ими

предпочтения.

1.4. Государствоведческие идеи Г. Спенсера

Герберт Спенсер (1820—1903) принадлежат к числу талантливых самоучек,

которые не получили в свое время систематического образования и тем не

менее сумели приобрести обширные познания в самых различных областях.

Спенсер основательно интересовался биологией, психологией, этнографией,

историей. За несколько лет до выхода «Происхождения видов» Чарлза Дарвина

он самостоятельно сформулировал «закон выживания наиболее приспособленных»

в борьбе за существование. В историю обществознания он вошел, как один из

основателей социологии, которому довелось осуществить дальнейшее

совершенствование социологической методологии на новом материале и в новой

традиции эмпиризма, столь сильной именно в Англии во второй половине XIX в.

В историю социальной науки прошлого века им вписаны несколько памятных

страниц, и связано это с его мастерским истолкованием и применением древней

метафоры, уподобляющей общество и государство живому организму. Это

означало заметный разрыв с декартовской и бэконовской традицией

рассмотрения общества и государства некими механизмами с причинно-

следственными особенностями их организации и деятельности. Эта перемена

стала настолько важным этапом в развитии методологии социальных и

политических исследований, что влияние ее ощутимо во многих областях

современной общей социологии, политологии и государствоведения.

Английский исследователь первым из социологов наиболее полно

использовал аналогии и термины из области науки о живых существах

(биологии), уподобляя и сопоставляя общество с биологическим организмом,

тщательно анализируя черты сходств и различий в принципах их построения

(структуры) и развития (эволюции). Результатом такого уподобления и

сопоставительного анализа стало обнаружение некоторых закономерностей и

стадиальности органической жизни, — например, переход от простого к

сложному (интеграция), от однородного к разнородному (дифференциация) — с

последующим перенесением обнаруженных закономерностей в истолкование стадий

эволюции и функционирования различных обществ и государств.

Наблюдаемые в жизни общества процессы роста и усложнения их структуры и

функций или связанности его отдельных частей (элементов), их дифференциации

Спенсер представил как процесс постепенного объединения различных мелких

групп в более крупные и сложные, которым он дал название «агрегаты». Этим

названием охватывались такие общественные группы и объединения, как племя,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5